— В Малоярославец, — ответила Вера Глебовна.
— Я пойду шоферу подмогну. Тогда посигналим, — сказал Эрик и вышел.
— В Малоярославец, говоришь? Ох, побило его сильно. Говорят, живых домов совсем мало осталось. А к кому туда едешь-то?
— Сын там… В Бородухине.
— Повидаться, значит? Счастье-то какое! Сынок-то небось к фронту подвигается?
— Да…
— Великое это счастье — дите свое перед боями повидать. Благословить, перекрестить … Хотя что я, неверующие вы, городские.
— К сожалению, неверующие, — слабо улыбнулась Вера Глебовна.
— Но крещеная хоть?
— Крещеная.
— И то хорошо… Сейчас-то к богу многие повернулись снова. Горе-то, оно к богу подвигает. Вражина немецкий вот допер куда, до Москвы самой. И чем все это кончится — одному богу известно… Сколько уж, матушка, солдатиков-то побитых, сколько родимых полегло…
Вера Глебовна, как согрелись у нее руки, попросила разрешения закурить и стала свертывать самокрутку. Старуха проворчала:
— Вам бы не табачищем сердце успокаивать надоть, а молитвой.
— Не умею, — пожала плечами Вера Глебовна.
— Не научили в детстве-то?
— Учили… Кстати, я тут бывала у вас, в Оболенском, приезжала с матерью гостить. Помню хорошо и дом, и парк…
— Хорошее имение было. И хозяйка неплохая…
— А почему ваше село целое? По дороге от самой Нары все деревни сожжены. Все, все… Смотреть страшно.
— Повезло нам, матушка, ох как повезло. Генерал какой-то немецкий это наше Оболенское себе в имение захотел взять. Ну и строгий приказ объявил не жечь нас, не грабить. Хотел, стало быть, с нами в мире после войны жить…
— Погодите, погодите, — перебила Вера Глебовна, — Оболенское — себе… немецкий генерал?
— Да, себе… Помещиком нашим надумал стать. И, когда отходили немцы-то, тоже не велел нас жечь. Возвратиться, видать, надеялся. Вот и остались мы живые, непогорелые, и даже коров у нас не отобрали.
— Черт побери! — вырвалось у Веры Глебовны. — Какая нелепость!
— Что это ты, матушка, черта поминаешь?
— Не укладывается в голове, — сказала она, потрясенная этим больше, чем сожженными деревнями. Исконно русское поместье — немецкому генералу! Какая чушь!
— Хочет германец возвернуть все назад — и помещиков, и буржуев, да еще своих, басурманов. А они уж будут над русским народом изгаляться… Русская швайн, то есть свинья, по-другому и не звали ихние солдаты наших-то, нас… — продолжила старуха и задумалась.
Задумалась и Вера Глебовна, попыхивая цигаркой.
— Ох, как крепко воевать нашим надо, — вздохнула старуха. — Так сынку своему и скажи, матушка. Неужто же России под немцем быть?
