Дочь неожиданно рассмеялась.
— Он умеет спорить, мама. — В ее голосе одновременно звучали и теплота, и прохлада. Его звуки напоминали нежный плеск фонтана, струи которого падали с высоты в бассейн. — Кроме того, нам во дворце нужны слуги.
Мужчины находились в замешательстве. Их лица отражали противоречивые чувства: страх перед леди и ненависть к тому, кто оспаривает решение суда.
— Джентльмены, — сказала леди. Все замерли.
— Я покупаю мальчика за тысячу корон.
Снова наступила тишина. Предложенная сумма потрясала воображение.
— Леди Дариния, — пробормотал один из мужчин, склонив голову. — Вы — самая просвещенная правительница нашего владения.
Его слова звучали как традиционная формула. Леди Дариния повернулась к дочери:
— Леди Сильвана выберет наказание для мальчика. Широко открыв синие глаза, дочь оценивающе разглядывала Тома.
— Может быть, отнять у него руку?
Спазм сжал горло Тома.
— Прекрасно. — Леди Дариния встала, и четверо мужчин, скрипя стульями, тоже поднялись. — Прежде чем доставить его во дворец, отрубите ему руку. — Пристальный взгляд ее серых глаз скользнул по Тому. — Все равно какую.
Нулапейрон, 3405 год н. э.
— Лови!
Шаровая молния снова описала дугу в воздухе, и Том на этот раз отбил ее в сторону. Светящийся шар упал на землю, тихо подвывая.
— Это была проверка. — Огромный мужчина с рельефными мускулами на руках покачал головой. — Не похоже, что ты пользуешься обеими руками в равной мере.
«Я просто поздно среагировал», — хотел сказать Том.
Но его уже волочили по кирпично-красному полу. Крепко схватив Тома за левое запястье и безжалостно вывернув правую руку, мужчина протащил мальчике через круглую каменную площадку.
Потом лицо Тома уткнулось во что-то твердое.
— Палача… здесь нет, — сумел пробормотать Том.
— А я и не палач. — Мужчина поднял большой, с двумя рукоятками резак. — Я зарабатываю на жизнь резьбой по камню.
Резак начал потрескивать, оживая.
— Пожалуйста!
— Мне приказали это сделать, сынок. Резко запахло озоном.
— Не надо!
Прикосновение к коже. Щекотно же!..
А потом огненное лезвие вонзилось в предплечье Тома, прямо над левым локтем, и его, кроме боли, сковал смертный ужас. Плечо уже горело, а Том еще пытался пнуть застывшую фигуру палача-любителя.
Было слишком поздно. Уже пузырился и шипел человеческий жир. Зловоние горящей плоти родило в памяти воспоминания о смерти Пилота. Сейчас тоже была непередаваемо жгучая боль, но теперь это была его боль.
Том пронзительно кричал, пока огненное лезвие прожигало кость. А потом на него опустилась кровавая темнота, и он провалился в небытие.
