У незнакомки была фигура танцовщицы: тонкая талия, прямая спина.
— Святая Судьба! — разнесся над площадью тоскливый голос отца. — Спаси и сохрани!
«Да это же мама!» — удивился Том.
Подойдя к черной палатке, мать остановилась возле улыбающегося Оракула, учтиво предложившего ей руку. Мембрана раздвинулась перед ними, собравшись в гармошку.
«Мама, — подумал Том. — Что ты тут делаешь?»
Мать и Оракул прошли внутрь «палатки», и мембрана закрылась, скрыв их от взоров толпы.
Нулапейрон, 3404 год н. э.
Возненавидев себя, Том тем не менее привел голограмму в движение.
— Она без конца терла свои руки. — У отца перехватило от волнения горло. — И делала это часами. Даже во сне.
— Ах, Деврейг! — Труда, сидевшая за столом напротив отца, сжала его руку. — Но она пришла домой прошлой ночью. — Это был не вопрос, а утверждение.
Изображение застыло.
Том откинулся на спину, сердце его бешено колотилось. Он сидел на кровати, опершись спиной о стену, от которой веяло ледяным холодом.
— Такова твоя Судьба, мама… — Он произнес эти слова тихо, хотя комната была пуста. — Но почему?
Мальчик щелкнул пальцами, и голограмма вновь пришла в движение.
— Да. — Отец глядел в ту сторону, где в нише, за незадернутой занавеской, на кровати Тома лежал инфор. — Она вернулась взбудораженной. Говорила о том, что вела с кем-то изумительную беседу.
На мгновение Тому показалось, что отец смотрит прямо ему в глаза.
— Она танцевала для него вчера вечером.
— Да. Там наверху труппа Шалко в фаворе. — Отец указал на потолок, подразумевая, что его жена известна на более высоких стратах. — До сих пор, наверное.
Речь шла о труппе, в которой танцевала мать. И откуда она убежала, когда ей было чуть больше, чем Тому сейчас… Вот и все, что знал сын о прошлой жизни своей матери.
— Так что на него произвели впечатление рекомендации, которые сохранились у нее с тех пор, — сказала Труда. — Но непонятно, почему он так долго ждал. Ведь он — Оракул, не так ли?
Отец потупился.
— Я не достоин ее, Труда. И никогда не был достоин.
— Она любит тебя, — слова Труды прозвучали не особенно убедительно.
— Танцоры не так глупы, ты же знаешь.
Отец откинулся на спинку стула и провел пальцами по своим растрепанным седым волосам.
Том поглядел на пустой стол посреди комнаты, затем на изображение, парящее перед ним.
— Она изучала физиологию, училась пению, драматическому искусству… Ее выступления, должно быть, были очень эффектны.
Труда покачала головой.
— Это лишь внешняя сторона, — сказала она. — Это то, как тебя воспринимают другие люди.
