— Ура! Америка! Я — Колумб, я открыл ее!
Через минуту маленький Колумб взлетел в воздух, а потом очутился на крепких папиных плечах, а мама ухватила его за руку, словно боясь, что он опять убежит.
— Вы же сами позволили, — лепетал он. Никитенок еще не осознал и не мог объяснить, какой прекрасный сон снился ему, да и как следует не понял он, сон это был или не сон!
Солнце всходило, осветив множество идущих по грудь в воде людей.
Никитенок возвышался над всеми, торжествующий, гордый.
Но больше всего радовался ребенок все-таки не открытию Америки, а тому, что он снова с мамой и папой.
— Хочу быть моряком! — победно заявил он, любуясь уже яснее различимыми в бухте потрепанными, кренящимися в разные стороны кораблями.
— Будешь, будешь моряком, постреленок, — заверил его Бережной.
Самым удивительным в этом происшествии, пожалуй, было то, что никто не упрекнул Никитенка за его выходку, и, уже в комнате, закутанный мамой в сухое теплое одеяло, перестав дрожать от озноба, маленький Колумб оправдывался перед самим собой:
— Так хотелось посмотреть кораблики, и мне позволили. — Потом, став серьезным, добавил: — Может, мне это приснилось?
— Хорошо приснилось, — утешил его отец.
А дедушка Крылов, второй командир, задумчиво глядя на внука, сказал:
— Не приснились тебе, Никитушка, корабли и волны выше мачт. Все это ты видел.
— Видел, видел! — обрадовался мальчик, теплее закутываясь в одеяло.
— И впрямь он для нас Америку открыл, — обратился Крылов уже к окружающим.
— Для меня это открытие заключено в тех генах наследственности, которые проявились в мальчике. А ведь это дар наших общих предков, — с восхищением в голосе заметил Диофант.
Надя никого не слушала, торопя Никиту скорее согреть как-нибудь ребенка.
Она осталась с мальчиком, пока тот не заснул, и вернувшийся со скипидаром Вязов застал ребенка уже спящим.
После бессонной ночи и пережитых треволнений Никитенок спал сладким сном, непробудным, как у Спящей Красавицы из сказки; и, как в сказке, все вокруг, казалось, должно было замереть, даже дождь, если б он пошел, превратился бы в хрустальную стену.
Но вместо хрустальной стены у постели застыли Надя с Никитой, не отрывая глаз от разметавшегося во сне мальчика, который, быть может, во сне опять становился «настоящим моряком».
— До чего же тупым чурбаном может быть человек! — произнес Никита.
Надя вопросительно посмотрела на него.
— Нужно нечто вроде светопреставления, чтобы он по-настоящему почувствовал себя отцом. Понял, как дорог ему собственный сын.
