– Майн либер Готт… – пробормотала Катерина, хватаясь его за руки. – Какой ужас… Я не оставлю тебя!
– Тогда мы оба погибнем. – Виллим с силой тряхнул Катерину и оторвал от себя ее заледеневшие от страха руки. – Спрячься! Заройся в какое-нибудь тряпье, забейся в угол! Может быть, мне удастся его остановить и он поверит, что тебя здесь нет. Прощай!
И, легко скользнув по ее губам своими, он быстро начал подниматься по ступенькам.
Катерина мгновение смотрела вслед, а потом прянула в каморку под лестницей:
– Иоганн! Ты здесь? Ты еще здесь?
– Я здесь, Марта, – ответил из темноты ее бывший муж. Голос его дрожал. – Что это здесь вдруг содеялось?! Жил себе жил, горя не знал, как вдруг…
– Иоганн, – прохрипела Катерина, – выведи меня отсюда. Или спрячь так, чтобы меня не нашли. Хотя нет… тут все перевернут… Надо уходить. Есть здесь путь наружу?!
Иоганн молчал.
– Есть?! – горячечно шептала она. – Спаси меня. Иначе он меня убьет. И, увидев тебя, прикончит и тебя тоже.
Иоганн Крузе молчал. Наверное, он думал, что делать, соглашаться ли. Но как же долго, как невыносимо долго он думал! Секунды летели, словно камни, которыми в старину побивали изменниц, неверных, распутных жен… Они падали тяжелыми топорами на шеи казнимых преступниц…
– Спаси меня! – взвизгнула Катерина и тотчас зажала себе рот.
– Хорошо, – сказал Иоганн. – Только я хочу…
– Все, что пожелаешь! – простонала Катерина.
– Я хочу то письмо, которое получил твой любовник, – ответил Иоганн Крузе.
Спустя несколько дней после достопамятной пирушки у Лефорта приключилось в Иноземной слободе печальное событие. Умер виноторговец Иоганн Монс. Грудная жаба, давившая его уже который месяц, задавила-таки, и дом Монсов оделся в траур. Из уважения к доброму соседу и старинному приятелю Лефорт тоже прекратил на какое-то время свои веселые дебоши и не приглашал гостей. Но нельзя скучать и грустить беспрестанно, и вот уже снова осветился огнями дом на берегу Яузы, и заиграла музыка, и суровое мужское общество вновь оказалось разбавленным милыми дамскими личиками, среди которых мелькнуло одно, настолько чудное и свежее, что привлекло к себе великое множество скромных и нескромных взоров. Местных, кукуйцев, на сей раз в числе приглашенных не было, а потому некому оказалось возводить глаза к потолку и укоризненно качать головами в знак осуждения того, что дочка богобоязненного, приличного человека Иоганна Монса – каково ему оттуда, из райских высей, взирать на такое?! – вскоре после его смерти сидит среди пьяных русских, и пьет с ними, как того требует их обычай, и пляшет, когда начинает играть музыка, высоко подбирая пышные юбки темно-синего платья.
