— Всегда готов. Здравствуй. Ты в какой группе?
— В пятой.
— Ну вот. А я в шестой, — похвалилась она. — Как тебя зовут?
— Митька.
— Ну вот. А меня Мотька, — она засмеялась. — А Митькой нашу козу зовут.
— Почему козу? Коза женского пола.
— Потому что бодается, — Мотька хитро прищурила продолговатые глаза. — А какая разница?
Она крутнулась возле зеркала, хвастая набухшими грудками, и поманила его к себе.
— Знаешь что, Митя, — начала она заговорщическим шепотом.
— Что? — у него занялось дыхание.
— Зайди к своей мамке и скажи: пойдем отсюда. Здесь, мол, хозяева жадные. Так и скажи: жадные. Пойдем, скажи, мамка, в Полухино. Там народ добрее. Зайди. А то моя до ночи будет базарить.
— А если она скажет — скатертью дорожка… У меня уж ноги не идут.
— Что ты! Мамка, если хочешь знать, за что уцепилась, не выпустит.
— Лучше я скажу: на поезд опоздаем. Скажу: отец рассердится.
— Отец-то у тебя кто? — ввязался усатый. — Портфельщик?
В присутствии Моти насмешка чернявого разбойника показалась Мите вдвое оскорбительней.
— Нет, не портфельщик, а слесарь седьмого разряда, — ответил он как можно презрительней. — И секретарь партийной ячейки, к вашему сведению. И еще…
Он хотел добавить, что еще папа был начальник заградительного отряда, но усатый воскликнул:
— Гляди, Ягорыч, секретарь!.. Чего ж вы сюда пешим ходом прибыли?
Митя побледнел.
— А потому мы прибыли пешим ходом, — громко проговорил он, испытывая сладкий ужас, — потому прибыли пешим ходом, что у нас нету привычки колхозных лошадей воровать.
— Здорово он тебя уел! — хихикнул Ягорыч.
Митя украдкой взглянул на Мотьку. Она, точь-в-точь как мать, приоткрыла маленький роток и взирала на него с испуганным восхищением.
— Что-о! — загудел усатый, вытягиваясь чуть не до потолка. — А ну, повтори!
Повторить Мите не удалось. В горницу вошли женщины, и мать Мотьки обратилась к усатому:
— Ты бы, Михеич, чем ребят дразнить, забил бы мне ярочку. Будь такой добрый.
— Ножи вострые?
— А как же!
— Стой! — сказал Ягорыч. — Сядь и сиди. — Он вынул из берданки тряпку и подул в канал ствола. — Пойдешь, хуже будет.
— Неужто стрельнешь? — осклабился усатый. — Не промахнешь?
— Там поглядим. Будешь сидеть — пришьем конокрадство, отлучишься — добавим попытку к бегству… Чего ее резать? Пущай берет живым. Дома забьет.
— Живым? — не поняла Клаша. — Что же мне ее, живой в мешке нести?
— Зачем в мешке? — засмеялась хозяйка. — На поводу. На веревочке. Ярочка смирная. Майского окота. Мотька, покажи.
