— вот основной ключ к трагедии.
Со стороны умеренных и либеральных кругов, от октябристов до членов партии народной свободы (кадетов), представлявших буржуазию, бюрократию и широкие слои разнообразной интеллигенции (деятелей умственного труда), Деникин определяет это отношение так: «Сочувствие, но не содействие» (разрядка моя. — Д. Ш.).
Со стороны всех слоев общества, расположенных влево от кадетов, от либеральной интеллигенции, — неприязнь, антипатия, ненависть, непроходимые дебри неведения и безразличия в толщах народа, не затронутых фронтовыми интересами и политическими страстями.
«Сочувствие, но не содействие» — характернейшее отношение тогдашней и нынешней российской «публики» (образованной части общества) к лицам и группам, пытающимся делом, энергично, твердо отстаивать ее же, этой части общества, идеи. Антипатия (но не противодействие, не борьба) по отношению к лицам и группам, чьи устремления носят роковой для общества, для страны и для них, либералов и демократов, характер.
Февральская демократия непрерывно оглядывалась то вправо, то влево, без конца (умозрительно, наугад) подсчитывала, какое количество людей думает так, как она, а какое иначе. А в жизни (и, следовательно, в истории) бывают минуты, когда человек не вправе изменять самому себе, своему чувству правды и целесообразности, даже если с ним не согласны все. Такая решимость, разумеется, не оправдывает наперед вершителя злого дела, которое не становится лучше от убежденности преступника в своей правоте. Дело должно быть достойным. Но отсутствие такой решимости не оправдывает и человека, не посмевшего отстаивать правое дело только потому, что он не решился драться с его противниками, составлявшими некое большинство (или меньшинство). По-видимому, пассивность или активность (безответственность и ответственность) сами по себе ничего не решают: в каждом случае они неотделимы от дела, которое осуществляется или не осуществляется тем или иным человеком (группой или организацией).
В корниловском движении вся сочувствующая ему часть общества не действовала, а выжидала, не беря на себя ответственности за резкий поворот событий. Кроме того, как и по отношению к антитеррористической политике Столыпина, преобладающая часть даже и умеренно либеральной общественности не принимала и самого «военно-полевого», «чрезвычайного» языка требований Корнилова. Между тем они, эти его требования, «в простом преломлении военного мышления получали форму весьма элементарную: с большевиками или против большевиков» (Деникин). И следовало быть
