Вероника проводила Алексея до аэропорта.
– Мне оттуда недалеко до дома, – объяснила она.
– Надо было напроситься к тебе в гости.
– В другой раз.
– А он будет, этот другой раз?
– Не знаю. Все зависит от тебя.
Словно легкая судорога боли пробежала по его лицу, и Вера решилась.
– Послушай... – Подсознательно она избегала называть его по имени, ей не хотелось привыкать к этим чужим пока звукам, чтобы не повторять их потом длинными одинокими вечерами. – Я чувствую – что-то не то происходит, мы то приближаемся, то удаляемся друг от друга, и я не знаю, как к тебе относиться, чего ждать! Или ничего не ждать?
– Вера, я отдаю должное твоей интуиции. Я не женат, нет. Но я действительно связан некоторыми обязательствами. Скорее метафизическими, чем житейскими. Это сложно объяснить. И сейчас я знаю одно – ты мне дороже всех живущих, дороже всего вообще.
– Если так... Я готова ждать. Решай свои проблемы, разбирайся с обязательствами. Счастливого пути.
У дверей своей квартиры, доставая ключи из сумочки, Вера нащупала тугой рулончик бумаги. Вытянула на свет – деньги. Скрученные стодолларовые бумажки. И записка.
«Не сердись. Я должен был тебе помочь».
И номер телефона.
Эта назойливая милостыня была оскорбительна, но все же помимо воли она сразу же принялась соображать, как можно лучше всего распорядиться деньгами. Оставить рынок, поддерживаясь этими средствами, искать хорошую работу... Несомненно, Алексей на это и рассчитывал, когда незаметно, с ловкостью карманника, подсунул ей туго свернутые доллары. Карманник наоборот, он не украл деньги, а дал их, но лишил Веру чего-то большего. Чувства бескорыстной нежности, быть может? Он хотел помочь ей в бедственном положении, а вышло так, что обидел бестактностью. Неужели совсем не знает женщин или знает их слишком хорошо, вплоть до цинизма?
В юности Алексей Быков не пользовался популярностью у девочек, выглядел слишком неуклюжим, неинтересным, даже туповатым. Потом жизнь круто изменилась. У семьи Быковых оказались родственники. Вернее, родственник. Из идиллической Швейцарии связался с Быковым-старшим двоюродный брат его отца. Произошло это в тот длительный виток истории Советского государства, когда наличие родственников за границей приравнивалось если не к государственному преступлению, то к преступлению против морали и нравственности. Петру Васильевичу Быкову, откровенно говоря, на мораль и нравственность, а также на советское государство было начхать. Тридцатипятилетний человек успел устать бороться за светлое будущее отдельно взятого семейства. Он, его преждевременно увядшая жена – воспитатель в детском садике и сын-подросток жили в цокольном этаже старого жилого фонда. Квартира была двухкомнатная, довольно просторная по советским меркам, но сырая и темная. Зимой на стенах намерзал иней, летом выползали сонмища мокриц и уховерток. Окна располагались на уровне земли, зимой и летом в них видны были только ноги спешащих сограждан – в валенках, сапогах, туфельках, сандалетках, тапочках. А луч света не заглядывал никогда, и фиалки, которые Анна Вадимовна Быкова обожала, вяли в своих горшочках за неделю.
