Бессмысленно думать о том, как Флой проведет Рождество. Интересно, в Блумсбери бывает Рождество? Или они только без конца говорят о жизни, любви и искусстве (или Искусстве), как было в тот раз, когда Флой взял меня с собой в чью-то мастерскую: мы ели какие-то итальянские блюда и пили кьянти, и кто-то хотел нарисовать меня, но Флой был против, он сказал, что этот художник — жалкий осколок прерафаэлитов, а я так красива, что ни один художник в мире не сможет запечатлеть мою красоту.
Конечно, это просто комплименты и не более того, сейчас я это понимаю. Пусть так, но все равно весь вечер я вспоминала дом Флоя в Блумсбери, где пахло старым деревом и ладаном; он всегда зажигал ладан, когда работал, говорил, что это стимулирует мозг… И та ночь, когда в спальне горели десятки свечей, и мы занимались любовью, как безумные, а сквозь окно доносились звуки Лондона, и где-то далеко в окне виднелся Британский музей.
Интересно, а Флой стал бы гладить чужое колено под столом?
Позже
Меня все больше беспокоит замечание доктора Остина о том, что близнецы ведут себя слишком тихо. Конечно, я не хочу, чтобы они исполняли балетные па у меня в животе, но лучше бы они были чуточку побойчее.
Если мы все подсчитали правильно, значит, осталась еще пара недель.
Симоне было девять лет, когда она впервые услышала слово «одержимый». Она спросила о нем мать, стараясь, чтобы голос звучал как можно более беспечно. Мама ответила, что когда-то давно люди верили, что один человек может завладеть сознанием другого, но это, конечно, неправда, и откуда Симона вообще взяла это слово?
— Ниоткуда, просто в книге встретилось. То есть это неправда? Про то, что сознанием человека можно завладеть?
Мама была уверена, что так не бывает. Это просто суеверие, Симоне не нужно думать о таких вещах.
Мама была очень умной, но она ошиблась, когда говорила, что одержимость — это всего лишь суеверие. Симона знала, что девочка, приходящая к ней, пытается завладеть ее сознанием. Иногда она приходила в кошмарах, брала Симону за руку и пыталась затянуть ее в свой собственный мир.
«Идем со мной, — говорила она. — Ты будешь моей подругой, чтобы я больше никогда не была одна. Разве ты не хочешь, чтобы мы всегда были вместе?»
Но Симона совсем не хотела этого, потому что в таких снах она мельком видела мир, в котором живет девочка. Ее пугало место, в котором та живет: там был холодный каменный пол, и люди со страшными лицами, и тяжелые железные двери, которые каждый вечер захлопывались в одно и то же время. Это было странным, но девочка, похоже, всю свою жизнь прожила в этом холодном черном доме. Симона не могла этого понять, она думала, что люди уже не живут в таких домах.
