– Так это же Галька! – все шипела сменщица, делая страшные глаза. – Та самая!
Фигура у Гальки была ладная, узкая в талии, хотя отнюдь не худосочная.
– Да та ж Галька, за которой твой Вадим увивается, дура!
– Сама ты дура старая! – рявкнула Маша. – Ни за кем мой Вадичка не увивается, выдумала тоже! За кем здесь увиваться? Одни проститутки!
Сменщица отступила на полшага, поскольку больше не позволяли размеры «стекляшки», где гужевались вахтеры, и, выпятив губу, презрительно процедила:
– Ты что – не знаешь, что ли? Про Гальку эту?
– Не знаю и знать не желаю, – также презрительно ответила Маша, садясь и всем видом показывая Клавке, что той надо отправляться домой, где ее страстно желают видеть домочадцы. А вот Маша не желает.
– Ну, как хочешь, – разочарованно пробормотала сменщица.
За утренними хлопотами Маша даже как-то подзабыла этот казус. Но потом, когда людской поток утихомирился, иссяк, новость о том, что Вадик, ее сынок, увивается за какой-то Галькой, предательски, как проснувшаяся от весеннего тепла гадюка, выползла из дальнего уголка Машиной души и, свернувшись колечком на солнцепеке, стала зудливо беспокоить Машу.
«Вадик увивается за какой-то бабой… Да не может того быть! Галька какая-то… Откуда?… Да нет, не может быть… Может, по работе связаны?»
Эту мысль пришлось сразу же отбросить – конторские с автомастерской дела имели постольку-поскольку. Только казенная директорская «Волга» там обслуживалась… Какие дела там! Сплетни. Но высокая фигура в ярко-зеленом пальто, длинном, в талию, так и мелькала у Маши перед глазами.
«Ах, ну как всегда! – досадливо, чувствуя, что лицо сворачивается, как скисшее молоко, в жалкую гримасу, размышляла Маша. – Все знают, а я не знаю!»
Маша долго не могла понять, что в этом ее состоянии так гнусно-мучительно. Не больно – как от прохудившегося зуба, а мерзко-томительно – как от несварения. А потом Маша поняла…
Она ощущала себя как обманутая жена: все вокруг знают, что муж от нее загулял, а та дурочка ходит как ни в чем не бывало, улыбается, отчаянно веселя окружающих своим двусмысленным положением. А когда она узнает обо всем, да еще рассказывает ей о позоре не самый близкий друг, и полуброшенка прикидывает, сколько уже времени она является предметом обсуждения и жалостливого сочувствия… У, вот вражине не пожелаешь!..
К обеду, когда из заводоуправления пошли оглоеды-служащие, Маша дошла до точки душевного кипения. Она буквально вырывала из их рук пластмассовые пакетики с пропусками, огрызалась на замечания вроде «А поаккуратнее нельзя?» и невнимательно рассовывала их по ячейкам. Но зеленое пальто так и не появилось. А когда служащие пошли назад, около Маши собралась очередь – она не могла найти перепутанные пропуска. Недовольные конторцы стали скандалить, пришел начальник – не тот, который отправлял Машу на экзекуцию к главному инженеру, а уже другой. Он разобрался с пропусками, цедя слова сквозь зубы, сделал Маше замечание и ушел. Машу трясло от злости: а чего она такого сделала? Это все та Галька неизвестная виновата…
