Хорошо тут же стоял стул, на который Маша рухнула всем своим весом, со сведенными в горестной судороге руками и сразу превратившимся в скорбный серпик, рожками вниз, ртом… Хорошо стул выдержал – а то растянулась бы на полу, убилась бы насмерть. А может, так и лучше было бы.
– Да… как же… это?! – только и смогла вымолвить через несколько секунд Маша, едва сдерживая жестоко колотивший ее озноб.
– Так же, – пожал плечами Володя. – Я женюсь. Что в этом такого?
– Володечка, милый, сынок! – запричитала Маша, качаясь из стороны в сторону. – Не надо, а? Родной, не нада-а-а…
– Ну, мам, ну почему?
Маша заметила, как подурнело, сморщившись, лицо младшенького. Потом он, дернувшись всем телом, отвернулся к окну.
– Ну а зачем тебе это, а, сынок? Рано так…
Володя резко встал, чуть не свалив стул, и принялся ходить по кухне – три шага туда, три обратно.
– Рано… Зачем тебе это, зачем?… – едва ворочая языком, бормотала Маша.
– Мам, мне двадцать семь лет, у меня образование, работа… Пора и семью заводить.
– А это?! Это что? Братик, мама – это не семья?! – встрепенулась Маша, широко обводя руками кухоньку. – Это что тебе – не семья?! Это разве не семья? Мама, братишка… – Маша, найдя этот сокрушительный аргумент, с радостной надеждой взглянула на Вадика, но тот сидел, все так же подняв плечи и положив руки на стол, и продолжал глядеть в окно. – Вадичка, скажи ему! Почему он нас с тобой бросить хочет? – жалостно запела она.
Вадик не успел отреагировать – даже если и хотел, как Володя громко отрезал:
– Это решено, мама! Я женюсь.
– А почему ты у меня сначала разрешения не спросил? – плача втихую, поинтересовалась Маша.
– А я что – ответа не знал? – усмехнулся Володя. – Чего спрашивать-то? Сам все видел, знаю.
На этом месте Вадик вдруг встал и быстро вышел, даже не взглянув на мать. На каких-то задворках Машиной души мелькнула догадка, что младшенький так и не простил ей Настьки, рассказал все брату, да, поди, приукрасил, и теперь вряд ли будет удерживать брата от этого рокового шага. Но обдумывать эту сторону событий сейчас не было никакой возможности. Надо было каким угодно способом отговорить старшего сына от этого безрассудства.
– Володенька, сынок, ну не надо! Ну обо мне подумай, а? Я старая, я скоро умру… Тогда и женись, если тебе так необходимо.
– Ну, мам, во-первых, ты не старая, даже не на пенсии еще, а во-вторых, зачем я должен ждать твоей смерти, а?
«А чтоб я не видела, как ты с этой сыкухой… того… при мне… в моем доме милуешься!»
