– Вечером попьем, мам, – добавил Вадим, торопясь выйти с братом.
– Да куда ж вы?! – выдохнула им вслед Маша, но они, верно, ее и не слышали.
«Точно – к девкам пошли!..» – тяжко свалилась на нее худшая из возможных догадка.
Сыновей не было долго. Уже в одиннадцатом часу, когда в предусмотрительно затянутые марлей окошки начали ломиться мохнатые ночные бабочки, появился Вадик, сонный, зевая.
– А где Володька-то? – хмуро спросила его Маша, что-то починявшая в свете настольной лампы.
– Он Аню Самойленко пошел проводить. Сейчас придет.
Вадик двинулся выйти из комнаты, но его остановил материн окрик:
– Какую такую Аню?! Говори! Отвечай матери! – Маша бросила рукоделье и неловко, засидевшись, поднялась со стула.
– Да председательши дочку, – ответил сразу проснувшийся Вадик. – Чего ты так переживаешь? Сейчас придет. – Вадик, беспокойно и досадливо глянув на мать, повернулся, намереваясь уйти к себе.
Самойленки были местной аристократией. Отец Аньки служил главным инженером на их химзаводе, а мать недавно назначили главой поссовета. Но сейчас это не имело никакого значения. За сыновей? Маша никого не побоится!
– Да как же ты брата родного бросил-то? – всплеснула она руками.
«Одного… с этой!»
– Ой, ну мам! – опять вздрогнул Вадик. – Чего ты? Он взрослый! Что его эта Анька – изнасилует, что ли?!
«А вот и может! Чего от нее хорошего-то ждать!» Маша почувствовала, что на секунду даже заненавидела младшего сына, но это быстро прошло, и она заплакала злыми, бессильными слезами.
– Ох, мам, ты хоть бы таблетки какие себе выписала…
– Ты как с матерью разговариваешь?! – снова завелась Маша, но тут на кухню вошел, недоуменно поводя глазами, Володя.
– Чё случилось-то? На улице ваш крик слыхать! Как в дурдоме.
– Ох! – схватилась за левый бок Маша и тяжко опустилась на стул.
– А? – обратил Володя вопросительный взгляд на брата.
Тот развел руками:
– Говорит – я тебя бросил…
Маша уже ничего не видела от слез, ее трясло, как в лихорадке, в левом боку кололо.
– Ну, ты, мам, ей-богу, – заговорил Володя, но его слова доходили до Маши словно через ту серую, вязкую стекловату, что производили на их заводе. – Будто я в четыре утра пришел…
– Ка-капелек моих мне дай…
Володя быстро принес из Машиной комнаты флакончик валерьянки и стакан. Самой накапать у Маши не получилось, флакон игриво звенел о край стаканчика, и Вадик, перехватив лекарство, щедро натряс ей капель. «Кошачий коньяк», как называли его ребята, резко ожег Маше горло, но от этого она сразу пришла в себя, охая и утираясь мокрым, хоть выжми, платком.
