Юра с сомнением посмотрел на него. Это могло быть шуткой, а могло быть и правдой. Жилин обладал изумительным чутьем на неисправности.
Из душевой вышел Юрковский. Он величественно посмотрел на Жилина и еще более величественно — на Юру.
— Э-э… — сказал он, — кадет и поручик. А кто сегодня дежурный по камбузу?
— Михаил Антонович, — ответил Юра застенчиво.
— Значит, опять овсяная каша! — величественно сказал Юрковский и прошел к себе в каюту.
Юра проводил его восхищенным взглядом. Юрковский поражал его воображение.
— А? — сказал Жилин. — Громовержец! Зевс!.. А? Ступай мыться.
— Нет, — сказал Юра, — сначала вы, Ваня.
— Тогда пойдем вместе. Что ты здесь будешь один торчать? Как-нибудь втиснемся.
После душа они оделись и явились в кают-компанию. Все уже сидели за столом, и Михаил Антонович раскладывал по тарелкам овсяную кашу. Увидев Юру, Быков посмотрел на часы и потом снова на Юру. Он делал так каждое утро. Сегодня замечания не последовало.
— Садитесь, — сказал Быков.
Юра сел на свое место — рядом с Жилиным и напротив капитана. И Михаил Антонович, ласково на него поглядывая, положил ему каши. Юрковский ел кашу с видимым отвращением и читал какой-то толстый переплетенный машинописный отчет, положив его перед собой на корзинку с хлебом.
— Иван, — обратился к Жилину Быков, — недублированный фазоциклер теряет настройку. Займись.
— Я, Алексей Петрович, займусь им, — сказал Иван. — Последние рейсы я только им и занимаюсь. Надо либо менять схему, либо ставить дублер.
— Схему менять надо, Алешенька, — сказал Михаил Антонович. — Устарело это все: и фазоциклеры, и вертикальная развертка, и телетакторы… Вот я помню, лет пять назад мы ходили к Урану на «Хиусе-8». В две тысячи первом…
— Не в две тысячи первом, а в девяносто девятом, — пробурчал Юрковский, не отрываясь от отчета. — Мемуарщик…
— А по-моему… — начал Михаил Антонович и задумался.
— Не слушай ты его, Михаил, — сказал Быков. — Какое кому дело, когда это было? Главное — кто ходил, на чем ходил, как ходил…
Юра тихонько поерзал на стуле. Начинался традиционный утренний разговор. «Бойцы вспоминали минувшие дни». Михаил Антонович, собираясь в отставку, писал мемуары.
— То есть как это? — удивился Юрковский, поднимая глаза от рукописи. — А приоритет?
— Какой еще приоритет? — спросил Быков.
— Мой приоритет.
— Зачем тебе понадобился приоритет?
— По-моему, очень приятно быть… э-э… первым.
— Да на что тебе быть первым? — удивился Быков.
Юрковский подумал.
