Бар «Тайм-аут» изнутри обит темно-красным деревом и потертой кожей, весь интерьер буквально сочится мужскими гормонами в полумраке алебастровых светильников. Деревянная обшивка стен завешана рамками с памятными изображениями на спортивную тему, а барная стойка темной громадой тянется через весь зал. Спертый воздух вобрал в себя все, что горело здесь раньше, и все, что горит сейчас: сигареты, сигары, куры на вертеле и бифштексы на открытом огне. Несмотря на то что на потолке предусмотрительно развешаны вентиляторы, комната заполнена дымом, подсвеченным сине-зеленым заревом от множества гигантских, вмонтированных в стену телевизионных экранов. Мужчины, группами рассевшиеся по бару, в большинстве своем сделаны из одного теста: это бывшие кугуаровцы, они приходят сюда каждый вечер, чтобы помянуть дни былой славы и в очередной раз попировать в этом мумифицированном братстве, которое когда-то составляло весь смысл их жизни. Как ветераны великой войны, они ежевечерне собираются для того, чтобы снова и снова рассказывать приукрашенные истории своих легендарных побед.
Самое неподходящее место для умирающего гомосексуалиста и презираемого всеми писателя, но, несмотря на все мои попытки уговорить Уэйна пойти куда-нибудь еще, мы все же направляемся в это логово напыщенных стареющих мужланов. Я еще не восстановил былой уверенности в себе, здорово пошатнувшейся после давешней стычки с Мышем и краткого, молчаливого столкновения с Дуганом. С каждой минутой эти два происшествия кажутся мне все более зловещими, и я начинаю подозревать то, что, по-хорошему, должен был понимать с самого начала — появляться на публике в Буш-Фолс было большой ошибкой. Уэйна же это совершенно не тревожит, он заходит в бар со всей важностью, на какую способны его хрупкие, высохшие ноги. До этого момента я еще не осознавал до конца, насколько сильно в Уэйне желание напоследок пожить на полную катушку, но, глядя, как он проходит по бару, нарочито громко приветствуя знакомых и намеренно не замечая старательно отведенных взглядов и едва скрываемого отвращения, я начинаю наконец это понимать.
Несмотря на тусклый свет, мне все же удается разглядеть несколько знакомых лиц. Вот Пит Ротсон, который знал наизусть все слова «Лестницы в небеса» и всегда был рад разъяснить всевозможные противоречащие друг другу интерпретации текста. Алан Макинтайр, от которого я узнал, что если позвонить по бесплатному телефону, написанному на конфетной обертке, и сочинить какую-нибудь претензию, можно получить подарок. Меня прямо-таки приветственно хлопает по плечу Стив Пакер, который, по слухам, как-то заработал перелом запястья на почве онанизма; великий знаток синонимов к слову «влагалище».
