. В школе одна училка-стерва с садистскими замашками изо дня в день пыталась выбить из него непоседливость. Если видела, что он ерзает или вертится, ставила его перед классом и, стоило ему пошевелиться, метровой линейкой лупила его по ногам. Эндрю вздрагивал, морщился, с минуту пытался стоять смирно, но это ему никогда не удавалось. К концу урока задняя сторона его ног превращалась в сплошной багрово-лиловый синяк. Конец жестоким побоям положила мать Эндрю. Однажды на родительском собрании она схватила изуверку за волосы и отхлестала ее по лицу. Эндрю не исключили из школы по той простой причине, что он был самым блестящим и умным из всех учеников, единственным, кто мог защитить честь школы на олимпиадах по математике и английскому языку. Эндрю не затаил зла на учительницу, издевавшуюся над ним. Она была садисткой, думал Гарри, но нынешним школам не помешало бы немного ее жестокости. Должна быть какая-то золотая середина. В ту пору, когда он был мальчишкой, подобные проблемы не решались с помощью полиции или адвокатов. Мать Эндрю извинилась перед учительницей, и та — без особой радости — приняла ее извинения.
— Помнишь мисс Баллингхэм?
— Кого? — спросил Эндрю с набитым ртом.
— Мисс Баллингхэм, учительницу в четвертом классе.
— А-а… ту психопатку. Боже! Сейчас она, наверно, где-нибудь в тюрьме строгого режима. Надзирательницей.
— Ну не так уж она была плоха.
Эндрю проглотил то, что жевал, и посмотрел на своего друга. Положил вилку, пригубил бокал с вином:
— Так в чем дело, малака?.
Гарри слышал, как его нога пяткой отбивает дробь на полу: стук-стук-стук. Усилием воли он остановил свою ногу:
— Некоторые считают, что я такой же, как она.
Эндрю изумленно посмотрел на него, потом отмахнулся:
— Да ну, какая из тебя мисс Баллингхэм?
— Конечно, я — не мисс Баллингхэм, черт бы ее побрал. — Гарри выругался по-гречески.
Эндрю вытер губы и подбородок, скомкал салфетку и швырнул ее на стол. Схватил сигарету, откинулся на стуле и громко рыгнул.
— Все, я сыт. Давай к делу. — Он стал раскачиваться на стуле. — Не волнуйся, малака, я обо всем позабочусь. Тебя никогда не обвиняли в насилии, за тобой числится один мелкий проступок, который ты совершил еще пацаном; ты — хороший отец, хороший муж, хороший бизнесмен. Тебя не повесят за то, что ты выпорол какого-то щенка, который заслуживал взбучки.
— Так и сказать на суде?
Эндрю рассмеялся. Пепел упал ему на рубашку, он рассеянно стряхнул его.
— Нет, ты будешь изображать раскаяние, будешь вести себя, как любящий муж и отец. Что соответствует действительности. А говорить буду я. Вот почему твой карман пустеет,
