Западня Данте | страница 37

На мгновение его противники заколебались.

Пьетро положил руку на эфес.

Бандиты продолжали надвигаться, окружая его.

— Хорошо… Из уважения к вам воспользуюсь лишь шпагой, — бросил Пьетро и выхватил оружие. В свете луны сверкнул клинок, а четверо мнимых фонарщиков бросились на Виравольту.

Дальнейшее произошло очень быстро. Мелькнули две молнии, шпага пронзила тьму. Первый человек в маске получил глубокую рану в плечо и выронил дубинку. Кинжал второго описал в воздухе дугу вместе с тремя пальцами, отрубленными Пьетро. Затем Виравольта резко крутанулся, согнув колени, уклонился от встречного выпада, пропавшего втуне, и рассек подколенные связки третьему. Потом быстро выпрямился и, продолжая вращение, одним выпадом, секретом которого владел, нарисовал кончиком шпаги на лбу четвертого звезду, из которой тут же хлынула кровь. С мужчины слетела маска, он на миг зажмурился и скорее от испуга, нежели от боли рухнул без сознания к ногам Пьетро.

Теперь уже все четверо валялись на земле. Один зажимал распоротое плечо, другой верещал, тщетно нашаривая потерянные пальцы, третий взирал на хлещущую из ног кровь. Не говоря о вожаке, пребывавшем в блаженном обмороке.

Пьетро ухмыльнулся. Подобрав плащ, он вынул бутоньерку и подошел к тому, что корчился от боли, сжимая окровавленные ноги. Бандит тут же перестал вопить и уставился на победителя. Пьетро выпустил из пальцев цветок, и тот, кружась, опустился на землю рядом с раненым.

Затем Виравольта развернулся и исчез из виду.

Бандит молча таращился на цветок. На знак, гласивший: Черная Орхидея.

Лучана Сальестри была не из тех благородных дам, которых Венеции нравилось иногда являть взорам на официальных приемах, как, например, во время визита Генриха III, когда республика, готовая совершенствовать пышность своих политических приемов, добавила остроты, выставив вереницу симпатичных мордашек, призванных упрочить ее репутацию. Нет, Лучана Сальестри была дорогой куртизанкой, ведущей весьма насыщенную жизнь. Она кичилась тем, что пишет стихи и умеет философствовать, ловко используя при этом свою чувственность. Обладая волнующим шармом, она была одновременно ученым и шлюхой, отребьем и бутоном прелестной юности. Как все девицы дурного поведения, она подпадала под многочисленные запреты, наложенные властями. Но добродушная терпимость и молчаливое покровительство сильных мира сего позволяли ей с легкостью избегать государственных громов и молний. Лучана некоторым образом представляла собой целую организацию: если и продавала свое тело, то лишь важным путешественникам, чтобы, так сказать, «увенчать» выгодную торговую сделку или облегчить им бремя повседневных забот.