— Каким образом? — я уже начал что-то подозревать, но что именно — и сам не понимал.
Маша глубоко вдохнула и выпалила:
— Когда плохо мне, ему становится хорошо!
— Как это? — я правда не понял.
— Очень просто, — она грустно улыбнулась. — Если мне больно, плохо, грустно, то ему сразу начинает везти. Например, же снятый материал тут же ставят в номер.
— Это совпадение, — не знаю почему, но я не хотел ей верить.
— Вы думаете? — она вскинула брови. — Когда я сломала себе мизинец, ваш журнал решил сделать с ним материал. «Б-2» стоил мне безымянного пальца. Эфир на Первом — косы, которую я растила с первого класса.
Я сглотнул, отпил кофе и промолчал.
— Вы, кажется, не верите мне.
Я замялся, но Маша смотрела так пристально и настойчиво, что я сказал правду:
— Это всё слишком фантастично, чтобы я поверил.
— Понимаю, — кивнула она и грустно улыбнулась. — Найдите мне сигарету.
Я сходил к барной стойке, купил «Vouge» и зажигалку и вернулся к Маше. Она раскупорила пачку, достала одну сигарету и неглубоко затянулась. Потом откинула рукав кофточки, улыбнулась мне и воткнула дымящуюся палочку себе в запястье.
Я рванулся и выбил сигарету из её рук.
— Вы что?!
— Мне очень важно, чтобы вы поверили, — её голос дрожал, но говорила она спокойно, словно рана не болела. — И не распускайте руки, а помогите мне. Там в сумочке йод и пластырь. Вы справитесь?
Пришлось.
Когда я закончил и убрал всё обратно в сумочку, раздался звонок:
— Егорий, привет. Это Юра Гинзбург из «Роллинг Стоунз». Тебе удобно говорить?
— Да, — автоматически ответил я.
— Слушай, у нас тут главред решил сделать интервью номера с Лисом, ну этим, музыкантом. Может у тебя есть его телефон?
— Есть, — всё так же на автопилоте ответил я. — Сегодня сброшу тебе смс-ку.
— Хорошо, спасибо! — обрадовался Гинзбург. — Сам-то как?
— Позже поговорим, — я, наконец пришёл в себя. — Пока.
Я нажал кнопку «отбой» и посмотрел на Машу. Её лицо побелело, но она улыбалась. Я при всё желании я не смог найти в улыбке боли или сожаления. Кажется, она была счастлива. Как тогда на кухне.
— Это не может быть случайностью, — сказала она.
— Зачем вы это делаете? — во мне поднималась злоба. — Зачем истязаете себя? Я не понимаю!
— Это потому что вы — мужчина, — тихо сказала Маша. — Будь вы женщиной, для вас в моих поступках не было бы ничего удивительного. Вы бы поступали так же.
— Вы про то, что русские женщины, дескать, ждут, терпят, надеются и верят? Мол, таков их крест и нет существа преданнее, чем русская женщина? Вы про это?!
