Семья Зитаров. Том 1 | страница 94



Пупсик, звезда моих очей…

Этот мотив, как шарманка, звучал на каждом шагу. Его распевали юноши и девушки, бубнили себе под нос пожилые люди и насвистывали мальчишки.

А тем временем под звуки «Пупсика» надвигалось нечто грозное и мрачное — страшный призрак, перечеркнувший все надежды, разбивший миллионы лучших намерений и грез и заставивший умолкнуть игривый напев. Приближался август тысяча девятьсот четырнадцатого года. Ударом молота по наковальне прогремело суровое, сокрушающее слово «война».

Зачинались новые судьбы и у отдельных людей, и у целых народов.

Часть вторая

Война

Глава первая

1

Ингус Зитар давно уже не проводил лета на берегу. За последние семь лет он пробыл дома всего несколько недель. Это отдалило его от родной среды. В мореходном училище и на судах Ингус нашел новых товарищей, с ними его связывала сама жизнь, общие интересы. Правда, гибель «Дзинтарса» прервала налаженный ритм новой жизни и на время вернула его в мир детства, но это был только перерыв, а не остановка: Ингус всей душой тянулся куда-то, подальше от тихих будней жителей побережья. Образование, заманчивые перспективы не сделали юношу заносчивым: он не избегал встреч с прежними друзьями, но все это было уже не то, что раньше. Не хватало прежней задушевности, откровенности и чувства общности; у каждого появились какие-то свои интересы, до которых другим не была дела.

Получилось так, что Ингус в это лето не нашел себе подходящего общества и очень скучал. Хоть бы скорее приступили к постройке нового судна! Несколько раз он ходил на гулянья в ближайший парк. Вместе с молодежью туда являлся весь цвет местного общества: учителя, должностные лица волости, служители прихода, гимназисты. Но одни считали себя слишком умными, от других за версту несло мещанством, и они слепо старались подражать местным немцам, третьи носили длинные взлохмаченные волосы и с дилетантской страстью говорили о литературе. Настоящей, простой искренности и яркой индивидуальности Ингус здесь не встречал. И тем не менее, везде чувствовалась какая-то тревожная приподнятость, какое-то неясное беспокойство. В обезьяний гомон онемечившихся латышей врывался мощный гул протеста против чужого влияния. Это чувство зрело в недрах народного сознания, и оно пока еще не оформилось, но уже время от времени прорывалось наружу. Близилась развязка. В тревоге и животном страхе взирал на это чужеземный поработитель — немецкий барон, чувствуя, что его скоро сбросят, исправив этим несправедливость истории. 1905 год был первым грозным предостережением.