Собрание сочинений. Т. 5. Буря. Рассказы - Вилис Тенисович Лацис

Мара Павулан пешком возвращалась домой из театра. Трамваи все еще не ходили, не было тока, пути были повреждены. Ветер гнал по улицам желтые листья, бумажки, подымал тучи золы, еще не смытой осенними дождями. Все кругом казалось грязным, запакощенным. Оборванные провода тянулись по тротуарам, свисали со столбов, и, переходя дорогу, приходилось низко нагибаться, чтобы не задеть за них. Дворники уже убрали груды битого оконного стекла, и зияющие проемы окон открывали внутренность разграбленных магазинов с пустыми полками, с обрывками гитлеровских плакатов на стенах. В одном окне еще виден был отрывной календарь; ветер отчаянно трепал верхний листок, помеченный восьмым октября.

Темной, холодной, без света и воды была в те дни Рига. Гитлеровцы взорвали городской водопровод, в груду развалин превратили электростанцию. Возле немногочисленных артезианских колодцев с утра до ночи стояли длинные очереди. А впереди ждала зима с долгими темными ночами, морозами и сугробами.

При этой мысли у Мары дрожь по спине пробежала, хотя она была тепло одета. Назябнувшись за день в нетопленом театре, она мечтала о веселом потрескиванье горящих еловых поленьев, о приятном бульканье закипающей в чайнике воды. «Хорошо бы лечь сейчас в горячую ванну, а потом в постель и взять книгу. Когда это будет?»

Уже совсем смерклось, когда она пришла домой. Зажгла керосиновую лампочку, которая хранилась у отца с незапамятных времен, затопила плиту. Отец редко возвращался раньше полуночи: их завод выполнял срочный заказ для водопровода.

Мара присела перед плитой и загляделась на огонь. В комнате было тихо, но из-за окна все время доносился незатихающий шум улицы: сигналили машины, на станции Земитана тоненько свистел паровоз; вдруг грянула песня — проехали на грузовике солдаты.

Стук в дверь вывел Мару из задумчивости. Она порывисто встала, пошла отворять.

— Это ты, папа?

— Нет, это гости приехали, — громко, весело ответил мужской голос, и от звука этого голоса для Мары весь мир наполнился светом, и теплом, и еще чем-то, драгоценнее света и тепла. Сердце забилось быстрей, кровь горячей волной прихлынула к щекам. Торопливо и потому неловко она поворачивала ключ и никак не могла открыть. Наконец, стершаяся за многие годы бородка стала на место.

— Входи, милый. Как хорошо, что ты пришел сегодня! Мне весь вечер было так грустно, так тяжело. Ты, наверно, чувствовал, что я жду тебя.