Я сказал (я уже заранее подготовил ответ):
— Думаю, что он почувствовал срочную необходимость удалиться — в туалет.
Получилось так, будто я сказал что-то чрезвычайно остроумное.
— Вы думаете, что они слегка пьяны? — спросила она.
— Я бы не удивился.
— Милый Питер, — сказала она, — он заслужил день отдыха. А я никак не могла представить себе, какие же у него склонности.
— Хотите еще мартини?
— Пожалуй, нет, — ответила она, — а то вы меня тоже напоите.
Мне несколько надоел легкий холодный rose, так что мы взяли к обеду бутылку настоящего вина, и она выпила достаточно много и болтала о литературе. Она, похоже, испытывала ностальгию по Дорнфорду Уэйтсу[22], которого проходила в шестом классе, так же, как Хью Уолпола[23], а теперь она с уважением говорила о сэре Чарльзе Сноу[24], который, как она, очевидно, полагала, был возведен в рыцарское звание, как сэр Хью, за служение литературе. По-видимому, я достаточно сильно увлекся ею, в противном случае ее невинность в этих вопросах была бы почти невыносимой — а, может быть, я был просто слегка пьян. Тем не менее, чтобы прервать поток ее критических суждений, я спросил, как ее зовут на самом деле, и она ответила:
— Все зовут меня Пупи.
Я вспомнил инициалы ПТ на ее сумках, но единственные подходящие имена, которые в этот момент я смог придумать, были Патриция или Прунелла.
— Тогда я буду просто называть вас «Вы», — сказал я.
После обеда я выпил брэнди, а она — кюммель. Было уже больше 10.30, а эта троица еще не вернулась, но казалось, она уже не беспокоится о них. Она сидела возле меня на полу, а официант время от времени заглядывал к нам, проверяя, можно ли выключить свет. Она прислонилась ко мне, положив руку на мое колено, и сказала примерно следующее:
— Это, должно быть, прекрасно быть писателем, — и в парах брэнди и нежности я не возразил. Я даже принялся снова рассказывать ей о графе Рочестере. Что мне за дело, в конце концов, до Дорнфорда Уэйтса, Хью Уолпола или сэра Чарльза Сноу? Я был даже в настроении прочесть ей стихи, безнадежно не подходившие к ситуации, хотя строки были такие:
О, Лживые Сердца, не говорите
Ни об изменах, ни о нарушенных клятвах,
Если все, что дарует нам Небо,
Это чудом быть верным тебе
В течение этой вечной минуты
[25],
когда шум — но какой! — приближающегося «спрайта» поднял нас обоих на ноги. Верным было единственно то, что Небо даровало нам лишь время в баре в Антибе.
Тони пел; мы слышали его голос на протяжении всего пути от бульвара Генерала Леклерка; Стивен вел машину с величайшей осторожностью, почти все время на второй передаче, а Питер, как мы увидели, когда вышли на террасу, сидел на коленях у Тони (угнездившись, было бы наилучшим определением) и подхватывал припев. Все, что я смог уловить, было:
