Можете вы одолжить нам своего мужа? - Грэм Грин

Я не слышал, чтобы кто-нибудь называл ее иначе, чем Пупи[1], — ни муж, ни те двое, что стали их друзьями. Похоже, я был немного влюблен в нее (может, это и покажется странным в моем возрасте), потому что меня возмущало это имя. Оно совершенно не подходило такому юному и открытому существу — слишком открытому; она была в возрасте доверчивости, в то время как я — в возрасте цинизма. «Старушка Пупи» — я даже слышал, что так называл ее старший из двух художников по интерьеру, знавший ее не дольше, чем я. Такое прозвище скорее подошло бы какой-нибудь расплывшейся неряшливой женщине среднего возраста, которая пьет несколько больше, чем надо, и которую можно обвести вокруг пальца, как слепую — а тем двоим и нужна была слепая. Однажды я спросил у девушки ее настоящее имя, но она ответила только: «Все зовут меня Пупи»; сказала так, как если бы хотела навсегда покончить с этим. Я побоялся показаться слишком педантичным, продолжи я расспросы, — может, даже слишком старомодным, — так что, хотя у меня и возникает неприятное чувство всякий раз, когда я пишу это имя, она так и останется Пупи — у меня нет другого.

Уже больше месяца я жил в Антибе, работая над своей книгой — биографией графа Рочестера[2], поэта XVII в., — когда прибыли Пупи и ее муж. Я приехал в конце курортного сезона в маленький неказистый отель, расположенный вблизи моря недалеко от крепостных рвов, и мог наблюдать, как уходит сезон вместе с листвой на бульваре Генерала Леклерка. Сначала, даже до того, как деревья стали сбрасывать листья, потянулись домой иностранные автомобили. Несколькими неделями раньше между морем и площадью Де Голля, куда я ходил ежедневно за английскими газетами, я насчитывал четырнадцать стран, включая Марокко, Турцию, Швецию и Люксембург. Теперь же все иностранные номера исчезли, за исключением бельгийцев, немцев, одного случайного англичанина и, конечно, вездесущих номеров государства Монако. Холодная погода наступила рано, а Антиб ловит лишь утреннее солнце; тепла хватало для завтрака на террасе, но во время ланча безопаснее было находиться в помещении, иначе пить кофе пришлось бы в тени. На террасе всегда оставался продрогший и одинокий алжирец; он наклонялся над крепостными рвами и высматривал что-то, возможно, охраняя собственную безопасность.

Это было мое излюбленное время года, когда Жуан-ле-Пен становится запущенным, как закрытая увеселительная ярмарка с Луна-парком, заколоченным досками, и табличками с надписью Fermeture Annuelle