– Еще один момент: все дополнительные расходы – за ваш счет, – уточнила Амалия.
– Само собой разумеется, – усмехнулся Дюперрон. – Вы собираетесь прокатиться в Эммерих? Будьте осторожны – в Германии нас сейчас сильно не любят.
– Сначала я займусь теми свидетелями, что поближе, – покачала головой Амалия. – Можно вопрос? Почему вы сначала выбрали Видаля?
– Вообще-то, я хотел, чтобы делом занимался Папийон, – ответил Дюперрон. – Но он дал понять, что слишком стар для серьезного расследования. Другие сыщики мне плохо известны, и я не видел оснований им довериться. А Видаль – малый крепкий. Побывал на войне, не боится никого и ничего. Понимаете… – Дюперрон понизил голос. – Я опасаюсь, что у Рейнольдса остались влиятельные друзья, которые даже после его смерти не захотят дать делу ход. О Видале все говорят, что он человек резковатый, но честный. Журналист в свое время немного писал о мадемуазель Лантельм – тоже плюс. Кроме того, он меня понимает, и это для меня очень важно.
– В каком смысле понимает? – спросила Амалия.
– А, вы же не знаете… Незадолго до начала войны Видаль потерял жену. При трагических обстоятельствах – у нее был выкидыш, отчего женщина повредилась в уме и выбросилась из окна. Видаль очень любил супругу. – Говоря, Дюперрон не отрывал взгляд от портрета напротив. – Он рассказал мне, что после ее смерти сам чуть не сошел с ума. Как и я, когда, находясь в тот момент в США, в приемной дантиста случайно открыл старый журнал о театре и увидел некролог. – Глаза мужчины потемнели. – Я никогда своим родным не прощу, что они скрыли ее смерть от меня. Моя мать до сих пор жива, но мы не разговариваем уже несколько лет.
– Скажите, а вы хорошо знали Женевьеву Лантельм? – спросила Амалия.
– Смотря что называть «хорошо»… Что именно вас интересует? – Дюперрон вздохнул, с отвращением поглядел на бокал и выпил его содержимое залпом.
– В газетах, которые писали о ней, я вижу сплошные упоминания о пьесах, в которых играла актриса, и изредка – об ее украшениях, шляпках, автомобилях и размолвках с разными людьми, – пояснила Амалия. – Что она была за человек?
Дюперрон усмехнулся:
– Она была прелесть. Само очарование. Фотографии, которые вы видите, не передают и тысячной доли ее обаяния. Она вихрем влетала в комнату и заполняла ее своей улыбкой, милыми ужимками и нежным голосом. У нее были бездонные глаза, которые всегда, даже когда она смеялась, оставались серьезными. Я так любил ее – и потерял.
