Когда Мариванна решила положить конец нашим шалостям, так получилось, что мы неделю сидели дома. Про ту сторону нечего было думать — лило как из ведра; дальше моря никуда не выходили. Гаврилыч говорит: «Ты не боишься, Машенька, что они будут плохо спать или начнут заикаться?» — «Ничего-ничего, — отвечает Мариванна, — пусть лучше заикаются». А наутро она взяла в санатории «скорую» и отвезла нас в больницу, чтобы показать там в холодном подвале, что бывает с теми, кто балуется железячками. Она нам не сказала, кто это был такой, и мы особо не разглядывали, чего там такое на поддоне в холодильнике, где носилки. Вот носилки нам не понравились, все в пятнах. А сам подвал как подвал — чисто и никого нет, только капает вода в подставленный тазик.
Потом, когда мы выгружались из этого драндулета, совершенно обалдевшие от тряской езды и вони карболки, все думали, что мы «под впечатлением» и не сможем обедать. Папаша говорит: «Наверно, у него не было стеклянного шара». Главное разочарование наступило, когда оказалось, что аппетит не пострадал.
Ведь мы же не знали. Это нам Лиса потом сказал, что перевоз не работает, а мы пошли и увидели, что там остались только мостки. Не было ни будки, ни вывески. Валялись ломаные доски, ботинки, спинка кровати, шпротные этикетки, на которых он рисовал билеты: «МПС. Туда-обратно. 20 копеек». Затопленная лодка торчала у берега, а на берегу остался след от машины.
«Так вот, выходит, где Мариванна собрала этого, — говорит Папаша. — Вот почему за ней приезжал Карлуша». И мы убежали. Мало ли, Мариванна что-нибудь забыла или не заметила, она сама говорит: «Я такая растяпа!»
А может быть, мы боялись, что нас там застукают? Почему мы бежали? Куда?
«При чем тут „боялись», — как-то сказал Папаша, — и не потому, что было бы противно вляпаться в камышах в какие-нибудь клочья, и не смерть, потому что мы не могли еще знать, что это такое, — она была для нас как отсутствие, не больше, исчез придурочный перевозчик — подумаешь, исчезла мать Анны — мы ее больше никогда не увидим, они теперь там, за чертой, — это не страшно. Мариванна — вот кто заставил нас драпать по грязи, по мокрым кустам, орать и захлебываться, она показалась нам там у реки на мгновение, в своем истинном облике, — нас поразило ее знание. И мы, хотя не поняли еще, кто она, почему ей это дано, зачем, бежали к ней».
А Мариванна стояла у своего любимого столбика крыльца, как всегда с папиросой, держала в руке спички и разговаривала с кем-то в окне, поглядывая туда вполглаза, как чайка, которой мешают выйти походить ножками. Она, оказывается, думала о нас; кем мы, в конце концов, вырастем, если вырастем, конечно, потому что болтаемся вместо ужина под дождем, как бездомные собаки?
