— Мне послышалось, — голос его звучал приглушенно, с вкрадчивой торжественностью, — что вы критикуете исполнение Джейн ее партии на виолончели?
— Только смычок, — сказал Ван Хорн неожиданно робко и застенчиво, челюсть его отвисла, и закапала слюна. — Я сказал, что все было замечательно, только смычок «фыркает». Господи, да здесь нужно смотреть во все глаза, чтобы не наступить кому-нибудь на любимую мозоль. Я тут рассказывал милой Александре, как нерасторопен мой подрядчик-сантехник, а оказалось, он ее лучший друг.
— Не лучший друг, а просто друг, — сочла нужным вмешаться Александра.
Этот человек, как она заметила даже в суматохе первой встречи, обладал даром бесцеремонно выводить женщину на чистую воду, вынуждая ее сказать больше, чем она собиралась. Вот он только что обидел Джейн, и она молча смотрит на него влажным взглядом побитой собаки.
— Бетховен был особенно великолепен, вы согласны? — Парсли все не отставал от Ван Хорна, чтобы вырвать у него какую-нибудь уступку, начало мирного договора, предлог для встречи в следующий раз.
— Бетховен, — великан говорил нудно и назидательно, — заложил собственную душу, чтобы написать эти последние квартеты, он был совершенно глухой. Все эти знаменитости девятнадцатого века запродали свои души дьяволу. Лист, Паганини. То, что они создали, выше человеческих возможностей.
— Я упражнялась до тех пор, пока не выступала на пальцах кровь — Джейн подала голос, глядя прямо в рот Ван Хорну, утиравшемуся в это время рукавом. — Все эти ужасные шестнадцатые ноты во втором анданте…
— Продолжайте ваши упражнения, малышка Джейн. Знаете, на пять шестых здесь главное — динамическая память. А когда помнят пальцы, сердце может петь. А до этого вы просто выполняете движения. Послушайте. Почему бы вам не приехать как-нибудь ко мне, и мы развлечемся, исполняя Людвига на фортепиано и виолончели? Эта соната ля бемоль просто прелесть, если не бояться легато. Или эта ми минор Брамса: fabuloso. Quel Schmaltz! [16] Думаю, мои пальцы еще помнят ее. — Он пошевелил пальцами перед их лицами. Руки Ван Хорна внушали какой-то страх своей белизной, пусть даже скрытой под волосами; казалось, на нем облегающие хирургические перчатки.
Эд Парсли, пытаясь загладить неловкость, повернулся к Александре с неприятным видом заговорщика. — Кажется, ваш друг знает, о чем говорит.
— Не смотрите так на меня. Я только что познакомилась с этим джентльменом, — сказала Александра.
