— Все просто, — тихо сказала она, — Сестра не хочет лечиться. Раньше я думала не может, а теперь поняла — не хочет. После нашего с вами разговора, я звонила сестре. Бри не хочет лечиться. Раньше она говорила, что доктор интересный мужчина и все такое. Но теперь она в него влюблена и не хочет выходить из клиники, потому что тогда не сможет его видеть.
— Доктор женат на работе, но я не вижу повода бить его по голове битой?
— Нет, доктора, значит, Бри снова захочет лечиться, снова вернется ко мне и к детям.
Что-то мне очень сильно не нравилось в ее словах.
— Мы вызываем полицию, — решительно сказал Виктор.
— Есть ли смысл? — нерешительно сказала я, — У Хельги дома остались дети.
— Она сильно о детях думала, когда хотела доктора убить?!
— Я не хотела его убивать, — пустила слезу Хельга, — у меня слабые руки, я не смогла бы его убить, я реально смотрю на вещи. Но надо было ему показать и моей сестре, что им скорее надо разлучиться.
Виктор распиливал Хельгу взглядом на атомы, нехорошо играл желваками.
— О детях ты думала, скажи? — прорычал он.
— Да, к черту детей, я из-за сестры сама с ума схожу, — закричала Хельга, чтобы хоть как-то сбить внутреннее напряжение.
— О чем и я, — улыбнулся Виктор.
— Я не думаю, что стоит…
— Брижит, помолчи, — Виктор сделал нетерпеливое движение рукой и достал телефон, набрал номер, вызвал полицию.
Как я разозлилась тогда. Не меньше Виктора, я была удивлена поведением Хельги и возмущена им, но как же можно забирать в кутузку ее полоумную, когда дома дети?
— Есть кому присмотреть за ними? — спросила я.
— Есть, — тихо ответила Хельга.
— Позвоните, пусть за ними будет присмотр, — сказала я.
Хельга тоже позвонила и попросила, какую-то подругу присмотреть за детьми пару недель.
Виктор курил, оперевшись спиной на ствол дерева и согнув одну ногу в колене, низко опустил голову. Я подошла к нему и коснулась плеча.
— Какой-то бред, тебе не кажется? — спросил Виктор.
— Кажется.
— Это же просто идиотизм. То, что она говорит, это бред, — повторил Виктор, глядя в одну точку, — Мне и самому не хочется ее сдавать, но ни одно зло безнаказанным остаться не должно.
— Спорно, — ответила я, прислоняясь спиной к дереву, кора была теплой от солнца, а казалось, что я стою спиной к спине с хорошим другом.
— Может и спорно, я свой срок отмотал, и не скажу, что в самом приятном месте на земле.
Меня посетила некая светлая идея. Я покосилась на солнце, клонившееся к закату. Дышать было тяжело, никакой вечерней прохлады и в помине не было. Тишина. Как хорошо, когда тихо. Почти беззвучно Виктор выпускал бым и что-то приятно напевал, какую-то новую мелодию. Больше никаких звуков. Птицы помирают от жары, и только мы втроем… и бита, сидим тут на жаре и ждем чего-то. Неплохо было бы, чтобы Хельга и меня хорошенько шандарахнула, не пришлось бы разлучаться на практику с доктором. И палаты в отделении хорошие с кондиционером. И вообще, почему ван Чех лежит в реанимации, по одним хитрющим глазам видно, что только голова болит, за жизнь-то он не цепляется. Хотя верно, врач, видно, друг нашему доктору, и знает, что сбежит ван Чех к своим психам и алкоголикам при первой возможности. И потом доктору не привыкать, он сам говорил, что его по башке много раз били. Надо сказать, это заметно, даже больше, чем нужно. Эх, ван Чех, широкая душа, ничего не скрывает только печаль. Сейчас мне мнится, что он веселее, чем в начале практики.
