Ван Чех в углу хмыкнул.
— Какие головные боли он мне приносит! — жаловался дер Гертхе.
— Вам принести таблеток, я позову медсестру, — предложил ван Чех.
— Да, я был бы благодарен вам. Я чувствую скоро голова разболится снова.
— Я вызову медсестру и скажу, чтобы она дала вам препарат, — ван Чех отозвал меня из палаты вон. Мы тепло распрощались с дер Гертхе.
— Вот такой фрукт, — сказал мне ван Чех.
— Он не кажется мне таким уж банальным.
— А на тебя западают литераторы, — хмыкнул ван Чех.
— Знаю, — отозвалась я.
— Звони своему благоверному и дуй на свежий воздух. Вон отсюда, чтобы глаза мои тебя не видели до завтра. А завтра не опаздывай — я буду скучать!
— Как день? — Виктор ждал меня у ворот клиники, он о чем-то задумчиво курил.
— Неплохо. Меня два раза напали. Ван Чех чуть не выбросился из окна. А один литератор обслюнявил руку.
— Занятно. Чем довела милейшего доктора.
— Это не я. Там одна мадам жаждит отведать котлеток из него, и ждет пока он сам выбросится.
— Жуть какая.
— А как ты думаешь с вами психами?.. Все не просто.
Мы пошли в сторону парка.
— А что за литератор? — подозрительно спросил Виктор.
— Лауреат Пулитцеровской премии за роман "N0".
— За роман? Но ее же дают только журналистам.
Я выразительно посмотрела на Виктора. Он шелнул себя по лбу.
— Вот-вот.
— И что за роман?
— Нам не суждено его прочесть. Милейший утверждает, что его сожгла комиссия, после чего присудила премию. Там еще была нобелевская премия по литературе и премия мира, тоже Нобелевская. Много чего.
— В Голландии тоже сожгли роман?
— Естественно.
— А повторить он, конечно, не может.
— Он боится писать на бумаге. Фобия такая у человека. Жалуется, что роман о том, чего знать не положено, и бумага его пугает, чтобы он не воспроизвел его снова.
— Тяжелый случай. Дайте ему компьютер или ноутбук. Формально там нет бумаги и бояться нечего.
Я посмотрела на Виктора и даже замедлила шаг.
— А это может быть и выход! Ты — гений, Виктор, — я чмокнула его в щечку.
— Я просто скромный бывший псих.
Я хмыкнула.
— Ван Чех говорит, ты много потерял с того момента, как стал нормальным.
Виктор снова закурил и пожал плечами.
— А тебе, как кажется?
— Ты стал… ну… обычным…
— Имею право, — фыркнул Виктор, — в конце концов, я три года был настолько необычен, что провел их в дурдоме. До этого Клэр изредка говорила мне, что я — зануда. Да, я — зануда и надо сказать очень этим горжусь, потому что гений не может еще и веселиться. Я — творец, я должен быть занудой!
