…Стол быстро оброс простенькими блюдечками, тарелочками, гранеными стаканами. Зара внесла пузатый самовар, начищенный до блеска, с резными, витиевато сделанными ручками и краником. За такими вещами охотятся в городе любители старины.
Сладковато пахло дымом, горячим хлебом и свежесбитым сливочным маслом.
Хозяйка разрезала неправдоподобной вышины каравай с взрывающейся под ножом корочкой.
Хозяину и мне чай налили в тонкие стаканы, болтающиеся в старинных подстаканниках, массивных, из серебра. Но Денисов наливал в блюдечко и пил из него.
Я обратил внимание, что чайные ложки, потертые и деформированные, тоже были из серебра, старинные.
Мне пододвигали то тарелочку с кусками белого со слезкой сливочного масла, то вазочку с вареньем.
— Я смотрю, у вас любят фотографироваться, — обратился я к хозяину, прихлебывая чай.
— Это Сережка, — ответил Денисов. — Сам фотографирует?
— Нет, — усмехнулся цыган. — Раньше, сразу после армии, он работал в райпромкомбинате, в фотоателье. Ходил по хуторам, заказы принимал. Вот и нам настряпал. По-свойски.
Я считал своим долгом продолжить беседу. Гость, которого угощают, должен отрабатывать харч. От этой мысли мне стало весело. Что ж, будем отрабатывать.
— Все хочу спросить: обезьяна у вас откуда? Хозяин снова усмехнулся:
— Зара ее нашла, пусть и расскажет. Его жена только этого и ждала:
— Весной, когда война заканчивалась, мы где были, Арефа?
— Не знаю, где была ты, а я был в Польше. В войсках Второго Белорусского фронта.
— А, забыла! — Она засмеялась. — Где-то там. — Цыганка неопределенно махнула рукой. — Стали мы табором возле одной деревни. Пошли, это самое, в общем, посмотреть… Кушать же надо было. — Она бросила на меня извинительный взгляд. — Мама у меня хорошо гадала… — Зара спохватилась: все-таки представитель закона:
— Рассказывай, рассказывай. — Денисов спокойно сложил руки на коленях. Слушай, мол, младший лейтенант, у нас все открыто.
Мне все больше нравился этот человек с непривычным именем Арефа.
— Пришли в деревню, старушка навстречу бежит. «Вы, говорит, цыгане, вам все нипочем и черт не страшен». А мы ведь тоже крещеные, в церковь ходим…
— Ты про всех не говори, — сказал ей муж.
— Я про своих родителей говорю. Значит, сует нам старушка яйца, кус мяса, деньги. «Выгоните, говорит, из избы черта». Ой-ей, смех, да и только! Такого страху понарассказала. Хорошо, с нами братишка был. Вот он. — Зара показала на один из портретов, на котором был изображен человек с большими усами. — Заглянули мы в хату, а из печи выглядывает что-то черное, лохматое, глаза сверкают… Моя мать и я подхватили свои юбки и тикать… Старуха кричит: «Отдайте яйца…» А братишка не испугался, зашел в хату. И вытащил Ганса… Старый он уж теперь, все к теплу тянется. Зимой с печи не слезает, летом — с утра на солнце… Любит в степь ходить. А раньше задиристый был, ни одной собаки не пропустит…
