«Я хочу поговорить о немецкой диаспоре в СССР во время Отечественной войны. Сначала факты, касающиеся меня лично, потом некоторые соображения. С моей мамой в библиотеке работала очень милая интеллигентная старушка – немка по национальности. С тех пор, как немцы начали одерживать победу за победой в Европе, она пребывала в хорошем настроении. Когда бомбы посыпались на Киев, и мы не находили достаточно сильных бранных слов для Гитлера, она называла его только «Гер Гитлер». К моей лучшей школьной подруге ходила преподавательница немецкого языка, прелестная старая дева Ирмгард Оскаровна. И моя подруга, и ее родители очень ее любили и ценили за высокие нравственные качества и хорошие манеры. Незадолго до войны она перестала давать уроки моей подруге, сказала, что так сложились обстоятельства. И мы не сразу поняли, что под влияние геббельсовской пропаганды (приемники тогда еще были), она не считает для себя возможным работать в еврейской семье. В моем классе русский язык и литературу преподавала Нина Карловна. Она же была нашим классным руководителем. Она была прекрасный педагог, и мы ее любили. Я любила ее особенно, возможно потому, что она преподавала мой любимый предмет. И что она любила меня, я знаю точно. Однажды был диктант, и Нина Карловна, диктуя, ходила между рядами парт, и, когда она проходила мимо меня, на минуту остановилась и положили руку мне на голову. От ее полной теплой руки по всему моему телу разлилось тепло. У нас дома не было принято ласкать детей, и ее ласка была для меня непривычной и приятной. Мы советовались с Ниной Карловной обо всем. Бывали у нее дома. Она всегда была нам рада, и муж ее встречал нас приветливо. Нина Карловна называла его Жорж, был ли и он немцем, я не знаю. Их дочь училась в нашей школе на класс старше меня. Когда началась война, мы хотели принимать с ней более значительное участие, чем копание щелей в своем дворе. В армию нас не брали. Мы решили пойти, как всегда, к Нине Карловне посоветоваться, что нам делать. Она не пригласила нас в дом, разговаривала во дворе, была какая‑то другая, сказала, что посоветовать нам ничего не может, и добавила: «У вас же есть комсомол». И это «у вас» как‑то нас разделило. Когда мы вернулись в Киев из эвакуации, то от остававшихся в городе своих соседей и знакомых узнали, что было в Киеве во время оккупации. Все немцы объявили себя «фолькс‑дойчами» (немцы‑коммунисты конечно уехали, им оставаться в оккупированном городе было опаснее, чем евреям) и сотрудничали с оккупантами. (Если кто‑нибудь знает в Киеве немцев‑антифашистов, которые боролись с оккупантами, сообщите мне. Не исключаю, что такие могли быть, но я их не обнаружила). Семья Нины Карловны приняла немцев. Дочь ее стала немецкой фройляйн и с удовольствием принимала ухаживания немецких офицеров. Немецких девушек в городе было немного, и для нее, дурнушки, это был звездный час. И вообще, мы себе не можем представить, как это приятно чувствовать себя принадлежащей к «вышей расе». Когда немцы отступали, семья Нины Карловны ушла с ними». (Э.Б. Тареева).
