— Ты чего это, — ошалел председатель от такой наглости, — где же я тебе ясноглазого найду?
— В табуне, в колхозном, — проворно ответила за Бааску Варвара.
— И палец Старику нужно на место приложить, — закончил Бааска, — он ему под спину закатился, мешает, лежать неудобно.
Матвеев покрылся холодной испариной:
— Откуда ты знаешь?!
— Все знают, Матвеев, — вновь ответила за юродивого Варвара, — и шамана бы пригласить надо на погребение.
— Какого такого шамана?!
— Есть один на примете…
Приближался национальный праздник Ысыах — начало сенокосной страды и он же — якутский новый год. Ысыах решено было провести в честь ознаменования новой сталинской конституции. По этой причине председатель решил провести собрание актива колхоза непосредственно в своём доме, благо весь актив — родственники.
Протокол заседания вёл племянник председателя, единственный в деревне интеллигент, гордость колхоза — агроном Ёндёрюська Дьепириемиеп. Образование он получил в райцентре: целых пять классов, и, кроме того, в городе с отличием окончил соответствующие курсы.
То, что в колхозе давно уже не выполнялся план по заготовкам кормов, Ёндёрюська называл мудрёными словами — «форс-мажорнай обстоятельствота», и «неблагоприятное для общего дела отсутствие эспесиалиста-мелиоратора», благодаря этому никакая ревизия не могла к Матвееву придраться: засуха, батенька!
Кроме учёных слов он принёс из города и диковинный, никому непонятный и невероятно сложный «матерный» лексикон. «В городе вся интеллигенция так разговаривает» — любил говаривать он на клубных танцах, где на общественных началах обучал молодёжь модному столичному фокстроту под гармошку. Правда, таким же лексиконом в совершенстве владел и старый тракторист Эсперден Сергеев, но он тоже был вроде как интеллигент: по совместительству работал сельским киномехаником.
В свободное от основной работы время Ёндёрюська, бывало, от зари до зари кропал поэмы. Когда снисходило вдохновение — даже и по ночам творил. Творил даже где-нибудь под душистым стогом сена, спящая рядом уставшая от любовных утех доярка Матрёна, щёки которой были измазаны чернилами (Ёндёрюська пользовался химическим карандашом), этому созидательному процессу никак не мешала. Наоборот — придавала процессу созидания творений некоторую долю пикантности, романтики, творения проникались силой и чувственностью.
Пару лет назад его небольшое, но, несомненно, талантливое стихотворение «Мой горячий жеребец» было опубликовано в популярной республиканской газете «Проблемы животноводства Якутии», и все районное население уважительно называло его не иначе как «Поэт с Большой Буквы».
