«Солдат бронепоезда должен иметь крепкое сложение при небольшом росте, хорошо развитую мышечную систему, нормальные слух и зрение, крепкие нервы и твердость характера».
(из инструкции Русской армии для военнослужащих бронепоездов, 1917 год)
28 февраля 1917 года.
Железнодорожная линия Вязьма-Лихославль-Псков.
Ночь, с. Стук колес.
Из Могилева отбыли в пять вечера, двадцать восьмого числа — в последний день зимы. До часа «Х», отречения — оставалось всего два дня. Поведение генералов сильно волновало меня, однако донесения, получаемые на каждой станции через радиотелеграф, приходили спокойными и обнадеживающими. Казалось, абсолютно ничего не предвещало ужасных событий, нависших над огромной страной. Глядя на мелькающие за окнами столбы и простирающиеся широким ковром просторы, я размышлял: быть может, рельсы истории уже переложены и судьба моего венценосного реципиента коренным образом изменилась?
Все было странно. Алексеев сообщал, что войска прибывают в Могилев, согласно графика, и развертывания передовых частей в районе Царского следует ожидать через сутки, то есть, именно тогда, когда я доберусь до места сбора. Далее последует штурм, но д. Детали боевой операции, как это ни странно, занимали меня сейчас меньше всего. Известно, что монарх не обязан быть гением и разбираться во всех вопросах. Для каждого дела найдутся профессионалы, в данном случае — военные офицеры, командиры частей и соединений. Генштаб обеспечил подавляющее превосходство правительственных частей над солдатами гарнизона, а дальше… дело за исполнителями. Вникать в подробности я не мог, прежде всего, — потому что ничего в них не смыслил. По словам Алексеева, все выглядело гладко. Соотношение численности, вооружения и качества, подготовки войск находились на моей стороне.
В то же время, в сообщениях комгенштаба звучали едва слышные, но тревожные нотки. К моему огромному удивлению, кавалеры Георгиевского батальона отправились вслед за мной только следующим утром, спустя семнадцать часов после выхода царского бронепоезда[5] — Ставка откровенно не торопилась. Являлось ли это следствием обычной для русского командования халатности или в вялом выдвижении войск крылось нечто более сложное? Подобные мысли вызывали возмущение в измученной бессонницей голове, однако усмотреть явной угрозы пока не удавалось. В конце концов, до Питера оставались еще сотни километров, а впереди простирались просторы, где не было ни единого бунтовщика.
