Изгибается плавно зеленое море,
В горизонт упираясь холодным стеклом.
И не видно конца в затянувшемся споре,
Входят прежние тени в заброшенный дом.
Кружит в медленном вальсе Прекрасная Дама
И глядит отрешенно надменный корсар.
Их шаги шелестят средь бумажного хлама,
И слова их похожи на черный пожвар.
И еще один призрак лишает покоя —
Этот страшный монах с потемневшим лицом.
Он коснулся виска ледяною рукою,
Он смотрел, будто все еще грезил костром.
И в запавших глазах, не глазах, а глазницах —
Так сверкали частицы иного огня.
Он похож был на черную хищную птицу,
Он промолвил: «Ты тоже не понял меня…
Я карал за предательство и лицедейство! —
И внезапная боль исказила уста. —
Не за то, что отпали они в иудейство,
А за то, что признали победу креста!
Вероломство и пытки, жестокость без меры —
Я согласен, но все же, в конце-то концов
Это было защитой поруганной веры,
Малодушно отброшенной веры отцов…»
Было так неуютно от темного взгляда
И от горького яда безумных речей.
И спросил я его: «Кто же ты, Торквемада?»
И ответил мне призрак: «Последний еврей…»
Он сказал — и ушел… Разговоры о Боге,
О любви и судьбе показались пусты…
Кто за нами придет? Кто стоит на пороге?
Разрушаются стены, ветшают мосты…
