— Тебе приходилось терять кого-нибудь?
— Две золотые медали в этом виде. А тебе?
Она чуть с обидой посмотрела на меня.
— Я кажусь тебе слишком молодой для человека, уже кого-то потерявшего?
Я вспомнила себя в ее возрасте.
— Нет.
— Просто мне кажется, что все это совсем ни к чему…
— Что говорить об этом?
— Быть или не быть… помнишь, да?
Мне захотелось поговорить серьезно.
— Когда моя сестра повесилась, она была на шесть лет старше тебя. Если тебе кто-нибудь нужен, чтобы объяснить, почему, несмотря ни на что, лучше быть живым, то я здесь. Но если ты собираешься проделать подобную хреновину… то скажу тебе сразу, лучше не ищи меня больше.
Я притормозила перед воротами особняка Комолли. Гайа, выйдя из машины, стояла, опустив голову с мрачным и задумчивым видом. Прежде чем закрыть дверцу, я сказала:
— Think it over, Гайа.
Она закрыла глаза и кивнула.
Я улыбнулась:
— Это слова из песни Лоу Рида.
И поехала домой.
Первое, что я сделала, надев пижаму, — отключила сотовый телефон и собрала все еще разбро санные на столе в гостиной письма. Я проделывала это машинально, ни о чем не думая, пока из конверта что-то не выпало… Это была фотография моей сестры в красно-вишневом лифчике и обхватывавшей талию короткой пляжной юбке, на ее загорелом лице светилась улыбка. Она стояла, в обнимку с темноволосым и мускулистым парнем с родинкой на левой щеке: это был Альдо.
На обратной стороне фотографии стояла надпись: «Лето, 85-го. Я не раскаиваюсь. С любовью, Ада».
Было десять минут двенадцатого ночи. Я схватила телефон и набрала номер, мне ответили по-английски, что Альдо нет; я попросила передать ему, чтобы он сразу, как только появится, позвонил мне. Я пошла на кухню, села на табуретку с банкой пива «Хейнекен».
Наконец в тридцать пять минут двенадцатого позвонил Альдо. Я задала ему свой вопрос, но вместо ответа раздавалось лишь пыхтение, словно он наложил в штаны.
— Послушай, Джорджиа, в то лето…
— Я тебя внимательно слушаю.
— Мы поехали на остров Джилио, ты помнишь? Ты не хотела ехать…
— Но Джулио там был.
— Да, был.
— Дальше.
— Только не надо говорить тоном тюремного охранника.
— Альдо, не испытывай мое терпение. — Мне хотелось кричать.
— Между мной и Адой было всего лишь увлечение…
— Ты — дерьмо.
— Дай мне договорить.
— Дружбу с детства ты называешь увлечением?
— Это всего лишь привязанность.
Я была вне себя.
— Конечно, а что же еще! Отличное кровосмесительное совокупление!
Мы молчали. Никто из нас не осмеливался заговорить. Я собиралась дать отбой, но он заговорил:
