– Так и сказал, а я понял: мне пришел конец, – продолжал Алексей. – Беру я у него со стола карандаш и говорю: «Дайте мне листок бумаги». – «Вот и славненько! – Он аж засиял весь, думал, что я сейчас признание писать буду. Достает он мне бумагу и говорит: – Давай, мой юный друг, все подробненько излагай: фамилии, адреса, даты —… и помни, чем правдивей будет твое сочинение, тем меньше срок заключения».
Алексей достал новую сигарету и, прикурив от дрожащего окурка, продолжил:
– Беру я карандаш и рисую на бумаге номер телефона, крупными цифрами на весь лист. «Позвоните, – говорю, – по этому номеру и скажите, что я у вас».
Он усмехнулся так недобро: «Никак адвоката решил пригласить, юноша?»
А я знай свое: «Позвоните и скажите, что я у вас». – «Ла-дно, щегол, но на этом наша дружба с тобой закончилась, пеняй теперь на себя». Снимает он трубку и набирает номер. «Майор ОБХСС Ландышев на связи, с кем я разговариваю?» На том конце провода ему представились, и тут…… Ты бы, Макс, видел его лицо!
С этими словами Алексей оживился. Он подложил под себя рюкзак, картинно на него сел и изобразил разговаривающего по телефону следователя:
– «…У меня в кабинете находится молодой человек по фамилии Гарбуль.… Наверное, ваш родственник.… Даже так? Извините. Что он тут делает? Задержан вчера вечером, по подозрению.… Нет, все гораздо серьезнее, валютные махинации.… Да, в особо крупном, полторы тысячи…». Все это он уже говорил, стоя навытяжку, по стойке «смирно». «Нет, ошибок быть не может, давно в разработке…» …Как передать материалы?! Это ведь не ваша компетен…… И тут он весь побелел как мел и сразу обмяк: «Слушаюсь, товарищ полковник, виноват…». И положил трубку. Затем он на меня зыркнул так гневно, весь позеленел от злости да как хватит кулаком по столу, там все приборы канцелярские и подпрыгнули разом. Подошел он ко мне, наклонился к самому лицу и говорит: «Ну, сучонок, повезло тебе с папашей, выкрутился на сей раз. Но знай: обиделся я на тебя крепко. Целый месяц работы коту под хвост, этого я тебе не забуду, заруби себе на носу. А земля – она штука круглая, да и папа твой не вечный…».
Вывели меня на улицу, а там «Волга» черная уже поджидает с комитетовскими номерами. Посадили меня на заднее сиденье между двух крепышей из папиного отдела и доставили прямо к родителю в кабинет. Захожу я к нему ни жив ни мертв. Кабинет у него большой такой, с красной дорожкой на всю длину. Смотрю, папа за столом дубовым сидит под портретом Дзержинского и что-то пишет. Я у дверей остановился и стою, с ноги на ногу переминаюсь, а смелости подойти к отцу не хватает. Он голову медленно поднял и, улыбаясь, голосом таким леденящим говорит: «Здравствуй, сынок, проходи, не стесняйся. Как у тебя дела? Почему дома не ночуешь? Все ли у тебя в порядке?»
