Не успели мы оглянуться, как она — хлоп! — высунулась с другого конца и оглушительно выстрелила из черного пистолета.
Зейн тяжело рухнул на пол.
Сбив Рассела, я прыгнул в открытую ванную.
Снова — выстрел. Рядом со мной от двери ванной полетели щепки.
Зейн перевернул кровать и обрушил ее на сестру. Упал возле ее голых пяток, пока она билась под обрушившейся на нее кроватью. Зейн схватил ее за лодыжки — и дернул.
Сестра Смерть выскользнула из-под обломков кровати, голые руки воздеты к небесам — ни дать ни взять счастливчик, оседлавший волну и стремительно скользящий по гребню. Белый лифчик съехал с груди. Зейн распростерся на спине, удерживая ее лодыжки, обтянутые белыми трусиками бедра прижались к его чреслам, пока руки сестры разгребали кучу постельного белья. Резко распрямившись, как лезвие складного ножа, она села и ударила пистолетом лежащего под ней человека.
Я, пригнувшись, бросился к ним из ванной.
При этом успев увидеть только, как Зейн приподнимает голову, по-прежнему зажатую ее лодыжками, в которые он впился.
Успев увидеть, как черный автоматический пистолет опускается на белое как мел лицо Зейна.
Успев увидеть, как палец сестры, лежащий на спусковом крючке, сгибается.
Но тут Зейн, ударив сестру по предплечью, развернул ее руку. Дуло ткнулось ей в лоб, раздался оглушительный выстрел, и кровь фонтаном брызнула на свалявшуюся постель.
Я ничком упал на обоих.
— Ух ты! — донесся голос Рассела, пока я лежал, уткнувшись лицом в дешевый ковер. — Что творится! Никогда еще таким не занимался.
— Черт! — сказал Зейн. — Теперь-то уж она точно нам ничего не скажет!
— Эй, я тут двери вышибаю, я, рокер! — возмутился Рассел. — Но такое… Что ж это выходит…
— Слезай, Виктор.
Я сполз с мертвой женщины. С Зейна. Повернулся и увидел Хейли, которая пинком ноги распахнула дверь и доложила:
— На офисе табличка «Обеденный перерыв», ничего не поделаешь.
— Должен признаться, я виноват, ребята, — вздохнул Рассел. — Особенно перед тобой, Виктор.
— Вик, — сказал Зейн, — а ну-ка посмотри сюда.
Зейн сидел на полу, ноги мертвой женщины были широко раздвинуты, ее ляжки уютно покоились на его бедрах, как в одной из поз Камасутры, которую я никогда не пробовал. Я пристально посмотрел туда, куда указывал Зейн, на белый хлопчатый бугорок ее лобка; моргнул и только тогда увидел то, что он хотел мне показать: на верхней части ее бедра, с внутренней стороны, виднелись несколько дюжин булавочных уколов, похожих на сыпь.
