— Что ж, — произнес он после трехминутного молчания, — если я единственный, кому есть что сказать, не стоит терять попусту время группы.
Мы встали, все пятеро, и доктор Фридман сказал:
— Сестра приготовила мне много бумаг. Так что, если кто захочет еще поговорить, я буду здесь, в комнате отдыха.
Мы молча повернулись и вышли. К бумажкам и выходам мы привыкли. Мы были опытные и натренированные.
И все же я обернулся. Доктор по-прежнему сидел на своем месте, оставшись один в комнате отдыха, поскольку сестра прошла в отделение. На стуле, рядом с доктором, лежала груда карточек. Я увидел, как он достает из своего твидового пиджака самопишущую ручку. Увидел, как надевает очки в позолоченной оправе и устремляет изумрудно-зеленые глаза в лежащую у него на коленях открытую карточку.
Зайдя в свою палату, я закрыл дверь. А мгновение спустя Рассел врубил у себя на полную громкость «Brain Wilson» в концертном исполнении «Беэнейкд лейдиз». Врубил максимально громко, чтобы никто по ошибке не принял эту балладу о крахе гениальной творческой личности за акт пассивной агрессии.
А потом я отключился. Доктор Якобсен называет это диссоциацией. Профан мог бы принять мое состояние за дремоту: сидит себе человек в кресле, веки прикрыты, а он так далеко, так далеко.
Пока что-то резко не вернуло меня к действительности.
Все было как обычно. Мое кресло. Моя палата. Мои книжки. Моя…
Эрик. Он стоял передо мной, переминаясь с ноги на ногу, как приготовишка, которого не пускают в сортир.
Дверь моей палаты была открыта. Эрик открыл мою дверь!
Да еще и вперся без разрешения! Нет, раньше это было немыслимо, но факт есть факт…
Он стоял передо мной. Переминаясь с ноги на ногу. Его лицо было бледным и перекошенным.
— Ой! — сказал Эрик. — Ой-ой-ой!
Доктор Фридман сидел на складном металлическом стуле в залитой солнцем комнате отдыха.
Мертвый.
Я нутром почувствовал это, когда Эрик ввел меня в комнату отдыха, хотя и не был до конца уверен, пока не прижал пальцы к эластичной артерии на шее доктора Ф. — пульса не было.
Внизу, в своей берлоге, Рассел переключился на «Белый альбом» «Битлз». Звуки песенки «Everybody's Got Something to Hide Except Me and My Monkey» просачивались в комнату отдыха, где мы с Эриком стояли возле сидящего трупа.
Тут я заметил пятно крови, расплывшееся на правом ухе доктора Ф.
— Эрик, пойди позови всех остальных! Ну же! И только их!
Через две минуты все мы пятеро стояли, уставившись на безвольно обмякшее тело нашего психиатра.
