— «Его вниманья ждет весь двор, к нему стремится каждый взор, король зулусов перед ней».[35] — Он перевел взгляд на Розамунду. — Ну что же она такая недовольная? — проворчал он. — Могла бы пойти составить меню на завтра или сделать выговор горничной… — он замолчал и стал слушать сэра Бернарда.
— …нужно доказательство, — говорил сэр Бернард. — Глупое слово в сложившихся обстоятельствах, но ничего другого не придумаешь. Достаточно ли доказательств, чтобы убедить власти — или хотя бы нас самих, — что Найджел Консидайн как-то связан с Верховным Исполнителем? Я попытался описать события прошлой ночи и теперь хочу, чтобы вы послушали. Если я что-то упустил, надеюсь, наш гость меня поправит…
Никто не произнес ни слова, и он продолжил. На самом деле все присутствующие, кроме двух женщин, уже знали обстоятельства дела, но хотели услышать пересказ событий, так сказать, в сжатом виде.
В описании сэра Бернарда было все — фотография, музыка, посетители Консидайна, стрельба, морок, насланный на короля, — и все это перемежалось монологами Консидайна. Его слова сливались в бурный поток, будоражащий сознание. Стремился ли он к океану бесконечного опыта, доселе не известному, не открытому именно в силу своей невообразимости? За этим потоком взбудораженному воображению слушателей чудились африканские джунгли и странные фигуры — белые и черные, — мелькающие среди переплетений лиан; из-за этой густой зеленой завесы доносилось пение тетивы и треск выстрелов. Темное лицо Инкамаси, кем бы он ни был, казалось ужасным, и не столько из-за его происхождения, сколько из-за огромного призрака всей черной расы, вздымающегося у него за спиной. Поэтому, когда голос сэра Бернарда смолк, все взгляды устремились на зулусского вождя.
Сэр Бернард отложил бумагу и принялся искать сигарету. Никто из его друзей не предложил помочь. Он нашел сигарету, закурил и откинулся на спинку, не желая портить свой рассказ какими-то дополнительными репликами. Через минуту Инкамаси пошевелился.
— Я уже поблагодарил вас, сэр Бернард, — сказал он, а Изабелла почувствовала, как рука Розамунды дрогнула, лежа в ее руке, — и я благодарю вас еще раз. Вы с мистером Кейтнессом сделали для меня очень важную вещь. Вы освободили меня от силы, довлевшей надо мной с тех пор, как я был мальчишкой.
Роджер повернул голову.
— Вы имеете в виду Консидайна? — спросил он.
— Я имею в виду Консидайна, — серьезно подтвердил африканец. — Возможно, я смогу сказать вам то, чего вы не знаете. Он говорит правду. Ему около двухсот лет, не знаю, сколько точно. Мой дед знал его как Бессмертного, и его дед тоже помнил Консидайна. Вожди и шаманы признавали его власть, но он им никогда не нравился. Многие из них со временем стали шарлатанами, превратились в болотных жаб, утратили знание, как утратили его вы на Западе, а таких он безжалостно уничтожал, пока оставшиеся от Нигера до Замбези не подчинились ему. Иногда он надолго пропадал — наверное, бывал в Европе или еще где-то, — но всегда возвращался, и в деревнях вести о его возвращении опережали его самого, и те, кто растерял свои магические силы в погоне за подношениями, очень боялись.
