Он подошел к шоферам. Кто-то узнал его — и на него накинулись. Его ругали, совали под нос черные, пахнущие маслом кулаки, грозились пожаловаться.
Он слушал злые, несправедливые слова, смотрел на красные, исхлестанные снегом лица и сам огрызался, понимая, что это ни к чему хорошему не приведет.
Они были неправы, эти шоферы, но они проехали шестьдесят километров по трассе, где каждый километр скручивает в комок нервы, и теперь они отводили душу, понося этого длиннополого, облепленного снегом человека, вынырнувшего откуда-то из темноты, словно он был виновником оттепели и сырого снега, и стометрового подъема, непреодолимой стеной ставшего на их пути.
Из толпы выдвинулся высокий сутулый шофер.
— А ну, кончай глотками работать! — сказал он сухим простуженным басом, ни к кому в особенности не обращаясь. — Надо думать, как делу помочь, а не орать почем зря. — Тяжелым шагом он подошел к Русину. — Вы что же, комендант карьера будете или как?
— Да, — сказал Русин.
— У вас трактор в поселке есть?
— У них бульдозер на карьере! — крикнул кто-то. — Пусть пригонят!
— Бульдозер занят на погрузке, — торопливо объяснил Русин. — Если бульдозером таскать здесь машины, кто грузить будет?
— А в поселке трактор есть? — переспросил сутулый.
— Не знаю. Кажется, нету.
— Должен быть! — сказал сутулый убежденно. — Ты оглянись, парень, какая техника стоит. — Он махнул рукой на застывшую цепочку огней. — Ее же выручать надо. Трактор требуется хоть из-под земли, понял?!
Русин, тяжело дыша, проходит ощупью темными сенями. В кухне долго шарит по стене ладонью, отыскивая выключатель, и, когда лампочка вспыхивает неярким, мигающим светом, первое, что он видит, — свое отражение в черном стекле окна: облепленная снегом нелепая фигура с сугробом на голове.
Он возвращается в сени, поспешно стряхивает с плеч сырые пласты снега. Только после этого проходит в комнату Лены и, робея от собственной решительности, трогает ее за плечо.
— А? Что такое? Кто? — девушка подтягивает к подбородку одеяло. Но, увидев стоящего перед ней одетого Русина, его растерянное лицо, мокрые волосы, говорит: — А, это вы. Что это вы? Который час?
— Часа два, кажется. В общем поздно.
— Что-нибудь случилось? — тревожно спрашивает Лена.
— Да, вы мне очень нужны. — Русин косится в угол, откуда слышится похрапывание матери, снижает голос до шепота.
— Оденьтесь, я подожду на кухне.
Он сидит на кухне, облокотившись на чисто выскобленные доски стола, и в ушах его — надрывный, задыхающийся гул моторов. Голова медленно наливается тяжестью — спать, спать… Но вот выходит Лена, и он встряхивается.
