— Ничего подобного Александра не спрашивала, — угрожающе говорит Вальбурга.
— Совершенно ничего подобного, — соглашается Милдред.
Александра сидит за рабочим столиком и улыбается.
— Александра, я это слышала собственными ушами. Вы спрашивали про наперсток.
— Если вы верите собственным ушам больше, чем нам, Уинифрида, — говорит Александра, — то, пожалуй, пришло время расстаться с вами. Может быть, у вас пропало религиозное призвание, и мы вас не осудим, если вы решите без лишнего шума вернуться в мир — до выборов, конечно.
Омраченное и затуманенное сознание Уинифриды вдруг на миг проясняется. Она говорит:
— Сестра Александра, вы меня абсолютно ни о чем не спрашивали, а я вам ничего не отвечала.
— Вот именно, — говорит Александра. — Я вас так нежно люблю, Уинифрида, так бы вас и съела, только что терпеть не могу жирного пудинга. Будьте добры, пойдите к монахиням и поделитесь с ними своими соображениями. А то они шепчутся и никак не могут понять, что произошло. Наложите на Фелицату трехдневное покаянное молчание. Дайте ей новый наперсток и десять ярдов поплина, пусть подрубает.
— Фелицата сейчас в саду, и с ней Томас, — сообщает Уинифрида.
— Александра сильно простудилась, и у нее заложило уши, — говорит Вальбурга, разглядывая свои изящные ногти.
— Исчезните, — говорит Милдред, и Уинифрида исчезает, а между тем цилиндрические ушки в стенах воспринимают звуковые колебания и передают их на магнитофон в диспетчерской, и кассета за кассетой послушно вертятся час за часом.
Уинифрида удалилась, и три сестры минуту сидят в молчании: Александра изучает газетную вырезку, а Вальбурга и Милдред изучают Александру.
— Фелицата в саду, и с ней Томас, — говорит Александра, — и она до сих пор надеется стать аббатисой Круской.
— У нас нет видеосвязи с садом, — говорит Милдред. — Пока еще не наладили.
— Гертруда, — говорит Александра в зеленую трубку, — до нас дошло, что вы пересекли Гималаи и проповедуете сокращение рождаемости. Епископы требуют объяснений. Этак мы, любезная Гертруда, чего доброго, рассоримся с Римом, а между тем выборы на носу.
— Проповедовала я только птицам, как святой Франциск, — говорит Гертруда.
— Гертруда, откуда вы звоните?
— Название этого города не выговорить, завтра его все равно меняют, и новое тоже язык не берет.
— У нас тут были неприятности, — говорит Александра. — Вы бы лучше вернулись под родной кров, Гертруда, и помогли нам с выборами.
— Воздействовать на избирателей аббатисы не положено, — говорит Гертруда густым-густым голосом. — Всякий голосует, как ему подсказывает совесть. За меня проголосует Уинифрида.
