— Поспать бы на нем, — говорит Вальбурга.
— Я бы тоже поспала, — говорит Милдред.
Аббатиса смотрит на ковер:
Преображая все явленья
В зеленый смысл зеленой тени
[4].
— А я, — говорит затем аббатиса, — я бы на нем спать не стала. Где сейчас сестра Гертруда?
— В Конго, — говорит Вальбурга.
— Так давайте ее на провод, к зеленому телефону.
— У нас нет прямой связи с Конго, — говорит Вальбурга. — Она днем и ночью в пути, то на поезде, то на пароходе. Наверно, уже добралась до столицы, да разве за ней уследишь.
— Если она добралась до столицы, то нынче позвонит, — говорит аббатиса. — Так было условлено. Нам нужна прямая связь со всеми концами земли, чтоб спокойно советоваться с Гертрудой. Я, правда, не знаю, чего она мечется. Зачем ей вся эта экуменическая суматоха. Это все уже было. Ариане, альбигойцы, пор-рояльские янсенисты, английские диссиденты, шотландские пресвитерианцы. Сколько их было, расколов, анафем и примирений. И вот наконец лев возляжет с ягненком, а Гертруда присмотрит, чтоб они тихо лежали. Кстати же, поверьте мне — сестра Гертруда в душе философ. Есть в ней что-то от земляка ее Гегеля. А философы, когда они перестают философствовать и берутся за дело, люди опасные.
— Тогда зачем нам с ней советоваться? — говорит Вальбурга.
— Затем, что мы в опасности. И как ее избежать, лучше всего сообразит опасный человек.
— Она забралась там в самые дебри, — говорит Милдред, — сближает знахарские обряды с упрощенной обедней и перегоняет прежних миссионеров на новые места, где их встретят неласково, а может, и съедят. Зато на старом месте по этому поводу будет велено служить обедню, как раньше, а знахарям, наоборот, придется упростить свои обряды. Я, во всяком случае, это так понимаю.
— А для меня Гертруда загадка, — говорит аббатиса. — Я даже, честное слово, не знаю, почему она так популярна. Но только взглянуть на ее фигуру — и сразу ясно, что на всех сельских площадях воздвигнутся каменные статуи «Благословенная матерь Гертруда».
— Родиться бы ей мужчиной, — говорит Вальбурга. — Усы у нее вон какие.
— Мужские гормоны свое берут, — говорит аббатиса, приподымаясь с шелкового кресла и подправляя сверкающие ризы Пражского Младенца. — Вот так, — говорит аббатиса, — будем ждать, не позвонит ли Гертруда. Что бы ей оставаться в пределах досягаемости?
Телефон в соседней комнате вдруг звонит так неистово, что если это Гертруда, то она, верно, услышала зов сестер с другого конца света. Милдред мягко проходит по зеленому ковру в соседнюю комнату и снимает трубку.
