Вера с женской щедростью расхвалила атамана, назвав его настоящим поэтом. И он подарил ей эти стихи с автографом. (Как они пригодились!)
Через неделю ее внезапно вызвали в контрразведку. Она шла туда окольным путем, чтобы собраться с мыслями. Неужели что-нибудь случилось с доктором Янушкевичем, которому она передавала нужные сведения для красных? Она готовилась к худшему, придумывая вариант за вариантом, один другого невероятнее.
Моложавый галантный полковник в солдатской гимнастерке и полевых погонах встретил ее радушно, усадил в кожаное кресло и повел разговор о всяких пустяках, вроде того, почему она, такая обаятельная женщина, редко бывает на вечерах дамского кружка Слесаревой. И как бы между прочим спросил по-свойски, а не был ли хорунжий Карташев знаком с подъесаулом Кашириным. «Они вместе воевали на германском фронте, однажды вместе ходили в разведку под Владимиром-Волынским», — сдержанно ответила Вера. «Да вы, оказывается, осведомлены о таких заслугах мужа!» — заулыбался он. — «Муж писал мне каждую неделю». — «Хороший муж, — заметил контрразведчик. — Жаль, жаль, что Карташев не с нами. Не повезло ему. Но мы обязательно установим, как погиб хорунжий, чтобы о нем долго помнили. Вы тоже достойны уважения, натерпелись страха в ревтрибунале, нам известно точно». — «Спасибо, господин полковник, за доброе слово», — сказала она, вспыхнув от радости, что разговор подходил к концу. И верно, он больше ничего не спрашивал ее о муже, опять вернувшись к мелочам штабного быта. Расстались они чуть ли не приятелями.
Веру не на шутку встревожило все это. Она поняла, что полковник не имеет новых сведений о Семене, но, как видно, начинает копаться в прошлом. Значит, где-то она, Вера, допустила какую-то ошибку. Или расположение командующего к ней настораживает начальника контрразведки? Быть может, он и вызвал с той целью, чтобы посеять тревогу в ее душе и проследить, как станет она вести себя дальше? Все может быть. Ко всему надо быть готовой.
А время шло. Год восемнадцатый, развивая скорость, мчался под уклон. Белые отступали все ближе к Оренбургу — на западе и на востоке. Тоскливыми зимними ночами, когда стихала перестрелка на Бузулукском и Актюбинском фронтах, когда уставшие от запоя офицеры забавлялись стрельбой по фонарям, в городской типографии печатались самые разноречивые сообщения: то появлялась откуда-то депеша, что «десантные войска союзников заняли Петроград», то вслед мелькали первые заметки о возможной эвакуации Оренбурга. Туманные галлюцинации чередовались с живой реальностью. Но реальность брала верх: в канун Нового года, отмечая годовщину боев под Оренбургом, Дутов уже сам заговорил о том, что это был «тяжелый год, год борьбы, смены настроений». Его теперь сопровождал в поездках по городу не жиденький эскорт из личной охраны, а весь атаманский дивизион.
