И Вера припомнила: накануне вступления дутовцев в город к ней заходил проститься Ломтев в фуражке с кумачовой лентой. Этот случай, наверное, и заронил тайную догадку в чуткую душу Поленьки.
Она пошла к дочери и, пытливо заглянув в ее виноватые глазенки, сказал твердо:
— Твой отец убит красными. Он был офицером. Ты п о н я л а меня?
— Да, мамочка, да-да...
По мере приближения глухого предзимовья настроение в дутовском стане падало день ото дня. В хмуром, ненастном небе тянулись к югу бесконечные вереницы казары, а по раскисшим черноземным летникам тянулись к фронту наспех обученные сотни молодых казаков. Дутовский «Вестник» признавался, что на дальних подступах к городу закипели новые бои, что «праздник чувства» окончен.
Все осталось позади: пьяный шум вокруг присвоения Дутову за одно лето двух генеральских званий; назначение его походным атаманом двенадцати казачьих войск России; пышные приемы беглых консулов стран Антанты; громкие поездки Дутова во все концы — то в Самару на заседание учредилки, то в Омск для установления личного контакта с правительством Сибири, то в Уфу на «государственное совещание». Остались позади и легкие победы над бунтовавшими крестьянами, и церемониальный марш особой сотни оренбургских бородачей на омском параде, где Колчак набивал себе цену перед французским генералом Жанненом, и все призрачные надежды на скорый разгром большевиков соединенными силами Европы.
Стояли долгие ночи с крепкими заморозками. Дутов переселился из Биржевой гостиницы в Атаманский переулок. Туда и вызывали теперь Веру Карташеву. Чуть ли не всякий раз она заставала его у аппарата Морзе: он сам читал ленту, никому не доверяя. Потом начинал диктовать воззвания: то к русским гражданам, то к немцам и мадьярам (из которых явствовало, что «русская революция подходит к концу»), то к местным рабочим, то к солдатам, возвращающимся из плена... Каких только не было тут воззваний, заменивших лаконичные приказы!
А недавно он продиктовал свои белые стихи «Набат»:
«Грозно, и властно гудит вечевой колокол казачества. С далекого Дона несется звон его... Бейте и вы, родные станичники, в колокола! Зажигайте вехи сигнальные!.. Встало все казачество, встало твердо, и нет ему конца. От Черного моря до берегов океана грозно двигаются полки. Стальные пики, как леса, колышутся... А набат все гудит. Слава тебе, тихий Дон, слава буйному Тереку, слава красивой Кубани, слава вольному Уралу, слава старому Иртышу, слава студеному Байкалу, слава Амуру и Уссури!... А набат все гудит и гудит...»
