– Кто это? – спросила Инесса, пригубив кофе и не отрывая взгляд от фотографии; казалось, она не слушала рассказ маэстро о местных традициях.
– Мой брат, – просто ответил Габриэль, отводя взгляд от погребальных скамеечек.
– Вы совершенно не похожи.
– Ну, я сказал брат, а мог бы сказать товарищ.
– А вот мы, женщины, между собой никогда не называем друг друга сестрами или товарищами.
– Солнышко, подруга…
– Да. Полагаю, мне не следует настаивать. Извини. Я не любопытна.
– Нет-нет. Только давай договоримся, Инесса. Если ты хочешь – не настаиваешь, а просто хочешь, – чтобы я рассказал о себе, тебе тоже придется рассказать о себе.
– Хорошо, – рассмеялась она, ее позабавило, как Габриэль повернул разговор.
Молодой маэстро обвел взглядом свой отнюдь не роскошный домик и сказал, что лично он вообще бы обошелся без мебели и без утвари. В пустых домах царит эхо, царят – если мы умеем слушать – голоса. Он приехал сюда, – тут он пристально посмотрел на Инессу, – чтобы слушать голос своего брата…
– Твоего брата?
– Да, потому что прежде всего он был моим товарищем. Товарищ, брат, ceci, cela[14] и все в таком роде…
– А где он сейчас?
Габриэль отвел глаза. Взгляд его сделался пустым.
– Не знаю. Ему всегда нравилось таинственным образом надолго исчезать.
– Он не связывался с тобой?
– Было несколько писем.
– Выходит, ты знаешь, где он?
– На письмах нет ни даты, ни обратного адреса.
– А откуда они приходят?
– Последний раз мы виделись во Франции. Поэтому я и выбрал это место.
– Кто их тебе приносит?
– Отсюда рукой подать до Франции. Я даже вижу берег Нормандии.
– А о чем он тебе пишет в письмах? Извини… Сожалею, но ты мне сам разрешил…
– Да. Ладно, не волнуйся. Ну, он любит вспоминать нашу молодость. Скажем, как он мне завидовал, когда я приглашал танцевать самую красивую девушку, и мы были в центре внимания. Он сознается, что ревновал меня, но ревновать кого-то означает, что человек настолько важен для нас, что не хотим его ни с кем делить: ревность, Инесса, а не зависть. Зависть отравляет нас ядом бессильного желания быть другим. Ревность же облагораживает – мы хотим, чтобы другой стал нашим.
– А каким он был? Он сам не танцевал?
– Нет. Он предпочитал смотреть, как я танцую, а потом говорить мне, что ревновал. И так во всем. Он словно жил моей жизнью, а я его. Мы дружили, понимаешь, у нас была та глубокая внутренняя связь, которую люди редко понимают и всегда стараются разрушить. Жизнь стремится разлучить нас: работа, честолюбие, женщины, привычки – все то, чего человек добивается в одиночку… Вот такая история.
