Прием у губернатора был домашним. Меня не заинтересовала ни супруга губернатора, в девичестве — Луиза Монкю, совсем еще юная и грациозная блондинка, ни сам майор, высокий и добродушный военный. Гости — вот что меня интересовало. Дух времени ощущается в незначительных сценах, в обстановке почти камерной. И тут меня познакомили с Ренотьером. Он сразу подошел ко мне, он почувствовал… Что? Не знаю. Очень живой, экспансивный, как все итальянцы. Такие тонкие усики, близко посаженные глаза. Но эти глаза спрашивали меня, я чувствовал их немой вопрос.
После приема мы поехали к нему. Экипаж остановился возле того самого дома, где я увидел парус. Те же комнаты, те же картины и книги. Он прекрасно владел кистью, это его эстампы на стенах так восхитили меня. Речь зашла о моей работе, службе почтового инспектора, и я намеренно произнес эти слова — «Голубой маврикий». Ренотьер понял меня сразу. «Виктуар! — сказал он. (Меня зовут Виктуаром.) — Это меня вы ищете здесь?» Я не стал ему возражать. «Смотрите, — сказал он. — Я не знаю, кто вы. Догадываюсь только. Смотрите на них!»
Кляссер, который он достал из тайника — кожаный, черный, карманного формата — содержал всего пять марок. Нет, я не скажу вам, что это были за раритеты. Любой филателист отдал бы жизнь за обладание хотя бы одним из этих шедевров.
Ренотьер был моим коллегой, поэтому я намеренно исказил его имя. Нет, он не был экспертом, он был путешественником во времени. Я понял это сразу же, как только достал из тайника свой черный, кожаный, карманного формата — нет не альбом, кляссер. Во-первых, марки, которые он мне показал, в девятнадцатом веке еще не появились на свет. Во-вторых, кляссеры тоже изобрели только в двадцатом веке! Оказывается, теперь у него испортилось управление, и я подвез коллегу до его времени, в его Париж, начало двадцатого века. О, какой это был необыкновенный человек! Мы проговорили всю ночь. Да, мой Маврикий был его работой, он сам гравировал его по старым образцам, сам отделывал знаки и зубцовку. Его Маврикий не отличался от подлинников, он был лучше их. Ренотьер вложил в него душу.
Скоро выяснилось и то, что я все-таки побывал на настоящем губернаторском балу в Порт-Луи девятнадцатого века. О, все оказалось просто!
Я из своего двадцать первого века на мощной машине времени попал в Порт-Луи девятнадцатого века, а не в Париж двадцатого потому, что как раз в этот момент Ренотьер стартовал из Парижа на Маврикий и увлек меня за собой. Увлек, но его старенькая машина не выдержала. Полетело управление.
