Внешне он ничем не походил на Делайса. Но в нем жила душа царя. Бреселида убедилась в этом ночью. Не только когда пастух дрался со стражем, но и когда смотрел на нее… Всадница понимала, что никогда не осмелится переступить заветную грань с «живым богом». Его память стояла между ними, как горный хребет, и оба были слишком горды, чтобы признать: прошлое не имеет никакого значения, когда нет ни будущего, ни настоящего.
Проследив за взглядом гостьи и истолковав его по-своему, хозяйка вытерла руки о грязный фартук и показала ей два лоснящихся пальца в рыбных чешуйках. Бреселида порылась в кожаном мешочке у пояса и вытряхнула на стол содержимое. Две медные монетки с побитыми краями покатились в сторону Шааб. Хозяйка заворчала что-то насчет тяжелых времен, но деньги взяла. Поэтому гостья перестала ее слушать и снова откинулась на перила веранды.
Фарнак между тем снял с веревок какую-то тряпку, которая на поверку оказалась его второй хламидой, и, облачившись в «чистое», прошел под ореховое дерево, где Дебра кормила рабов бобами с чесноком. Он поел совсем немного и, похлебав воды, совершенно разбитый, поплелся на сеновал.
Бреселида осталась во дворе после наступления сумерек. Она подождала, пока все улягутся, посидела еще немного, глядя на небо, потом встала и пошла к приставной лестнице. Перекладины под ее ногами слабо постанывали. Вверху темнел прямоугольный вход. Фонарь был не нужен. Оставалось два дня до полнолуния, и почти круглый диск ночного светила заливал все ярким блеском. Наломавшись задень, Фарнак спал. Но слабый скрип дерева и шорох соломы мгновенно разбудили его. Он смотрел на Бреселиду почти с ненавистью. Дурацкие мысли, посетившие пастуха в святилище, сейчас совсем не лезли в голову.
Женщина присела на корточки и, протянув руку, дотронулась до его темных, плохо расчесанных волос. Потом откинула край туники и опустилась к нему на колени так, чтоб ее лицо было напротив его лица. Несколько мгновений гостья вглядывалась в черты пастуха, будто ища что-то знакомое. При этом она слабо и, видимо, ненамеренно улыбалась. А потом вдруг прижала свой рот к его рту. Зачем? Фарнаком овладело беспокойство. Здесь на горе никто не целовался.
Губы у юноши свело. Он шевельнул ими, и Бреселида едва ли не со смехом втянула его язык к себе в рот. Что она делает? Зачем? И почему так весело? Какое-то время они толкались языками, в точности повторяя движения друг друга. У нее было легкое дыхание, а от волос пахло солнцем. Когда ее губы перебежали к уху и спустились по левой стороне шеи, Фарнак почувствовал, как у него по позвоночнику прошли мурашки. Он дорого бы дал, чтоб она немедленно прекратила это и не прекращала никогда.
