— Юрий Иванович, — говорю я возможно миролюбивее и мягче, — при такой температуре топливо не пойдет…
— Пока я вас ни о чем не спрашиваю, — обрывает меня старый товарищ.
Опять прошу извинения.
Раздается даже какой-то испуганный голос Конышева:
— Да что вы, Юрий Иванович! Мой самогон не пойдет при такой температуре ни под каким соусом!
Не хотел бы я оказаться сейчас на месте Юры — такой ляп для матерого моряка на глазах всех вахтенных хуже хука и свинга.
Чтобы не отягощать его своим присутствием, забиваюсь в угол.
На душе кошки скребут. Вам, конечно, кажется, что маленькая ошибка-оговорка одного моряка в присутствии другого — чепуха и ерунда. Вообще-то это так. Но не в нашем случае.
Ямкин:
— Я переправлю вам зимовщиков на вельботах. Вы пойдете в Молодежную, ошвартуетесь, вернетесь со сменой. Я их сразу схвачу.
Конышев:
— Опять вельботами? А если я обрублю барьер в Молодежной, стану к нему, вы ко мне сможете ошвартоваться?
Ямкин:
— Нет. Там в бухте только одно судно помещается. Я буду близехонько к вам в дрейфе лежать, на видимости. Быстренько, стало быть, вельботами сработаем.
И сыплет всякими деталями, показывающими, что он здесь бывал, обстановку знает хорошо и чтобы Конышев его слушался, так как «Брянсклес» обязан обеспечить «пассажира».
Конышев:
— Никто мне вас опекать не приказывал. У меня на борту техника для строительства взлетно-посадочной полосы. Без нее здесь всему отряду строителей аэродрома целую зиму делать нечего будет. Я иду в Алашеева.
Ямкин:
— Вы обязаны меня подождать. Я не могу идти через перемычку. Ее с часу на час разгонит. И тогда вместе пойдем.
Конышев:
— Я иду в залив на Молодежную сейчас, сразу. До связи!
И нормально ушел.
За обедом Ямкин намеренно громко — на всю кают-компанию — рассказывает о том, какой Конышев тип. И как сам он здесь рубился к ледовому причалу, и на судно обрушился снеговой карниз — чудом боцмана не прихлопнуло. А стать к причалу невозможно, пока своим фортшевнем не обрушишь ледяные выступы…
— Он еще узнает этот причал! — говорит Ямкин с настоящей злобой. — А наша главная надежда теперь на «Маркова». Он подойдет — мы через него переправим людей на Молодежную.
Все это летит в мой адрес: это мой корешок безобразничает на «Брянсклесе»!
Опять я третий лишний. И еще вдруг закашлялся, поперхнувшись супом, — попало не в то горло. Брызги, черт возьми, летят на скатерть, доставляя некоторое удовольствие Юре.
Вывод: никогда не говори о своих хороших или дурных отношениях со встречным моряком, пока не прощупаешь отношение к нему своих соплавателей! Политика!
