«Ишь ты, студент, какую биксу подцепил», — читалось в его глазах.
Вадим понял только это, поэтому молча взял письмо и пошел в свой кубрик. Примирение не состоялось.
Уже потом, после отбоя, при синем свете аварийного освещения Вадим рассмотрел фотографию Аллы как следует: «Действительно красивая девчонка».
Вадим боялся красивых женщин. Шарахался от смазливых девчонок в школе; в университете старался избегать фигуристых, со взглядом насмешливым и уверенным в своей неотразимости. Он придерживался распространенного мнения, что все красавицы — либо стервы, либо — дуры. Несимпатичных же Варегов просто жалел, стараясь относиться к ним по-товарищески.
Жизнь не успела изменить его спорных взглядов на женскую красоту: вылетев со второго курса из-за запущенных старых «хвостов», он пошел в армию, так и не обзаведясь подругой сердца, утешаясь опять-таки ходульной житейской мудростью: «Когда девчонке восемнадцать, а парню дембель через год, ему не стоит волноваться — она его уже не ждет». «Вернусь, — думал Варегов тогда, — наверстаю. Какие наши годы».
Он смотрел на фото незнакомой девушки, красивой какой-то кукольной красотой — пепельные локоны обрамляли матовый безукоризненный овал — и удивлялся: неужели это ему?
Удивлялся, в глубине души ощущая несоответствие всего, что происходило вокруг, того, что было внутри его сейчас, с этой беззаботной и одновременно одухотворенной белокурой головкой. Он даже устыдился своих темно-бурых обветренных и помороженных пальцев, которыми держал портрет этого ангела. Ангела, который поразил даже засмурневшую в жизненных бурях душу Камнева.
Вадим усмехнулся: «Вот какие сюрпризы преподносит иногда «Переписка» «Комсомольской правды».
Именно туда он еще до призыва в армию с другом, смеха ради, наврав три короба, послали свои письма. И, выбрав из присланных редакцией ленинградские адреса, наврав еще больше, отправили свои послания по ним в город на Неве. Они совершенно не надеялись на ответ, но все же получили по-девчоночьи чуть наивные, но серьезные письма. Их треп приняли за правду!
Вадим ответил «своей» перед самым призывом на службу. И уже из армии извинился за вранье и наугад, не надеясь ни на что, отправил свой маленький снимок. Где он, лопоухий, глупо пялится в объектив: новенькая солдатская шапка сидит по-уставному прямо, под ней бритая голова угадывается; ниже серая шинель с неровно пришитыми пуговицами — торопился к ужину, даже иголку сломал. Карантин, первые дни…
