Броднер говорил, отведя глаза в сторону, будто бы безразличен к тому, какое впечатление производит на русского офицера его исповедь. А тот слушал внимательно, даже слишком.
— Итак, вы приговорили себя к высшей мере, — сказал Борцов тоном, в котором не было и тени сочувствия. — Почему?
Немец сцепил кисти рук, уронив на них голову, но потом заговорил медленно и неохотно.
— Если я жил не так, как должно… Если следствием такой моей жизни стала гибель многих людей… Значит, мое существование было преступно… Стоило ли тогда жить? Зачем?
Броднер разгладил на лице морщины, придававшие ему скорбное выражение, и уставился на Борцова вопрошающим взглядом. Он ждал его ответа, не испытывая особой потребности в утешении, которого, как полагал, не заслуживает.
Однако Борцов заговорил о другом, словно и не слышал всей этой исповеди.
— Вы, господин полковник, сделали одно очень странное признание. Вам вдруг захотелось стать пассивным созерцателем. Пассивным! И это в разгар сражений на фронтах.
— Был такой момент, был, — закивал головой Броднер. — Приступ малодушия…
— А вот ваш адъютант заявил другое. Он вознамерился сражаться… Сражаться даже в нашем тылу.
— Мальчишка! — вспыхнул Броднер. — Безумец!
— Похоже, это был его выбор. Вот и сопоставьте свой выбор и его.
— Какое тут может быть сопоставление? Просто громкая фраза, свойственная юнцам.
— Нет, не фраза. За словом тут же последовало дело. Пару дней назад он устроил нашим пограничникам засаду в лесу. Кузов машины, на которой я привез вас сюда, прострочен его автоматной очередью.
— Имелись жертвы?
— К счастью, обошлось. Но когда эта машина возвращалась, он снова навел на нее автомат. Тут уж его опередили…
— Вот как… Понимаю… — Броднер беспокойно заерзал на стуле, не пытаясь уточнять последствия.
— Ну а теперь давайте обсудим ваш выбор. — предложил Борцов. — Неужто вы должны прятаться в тени? Кровавая бойня продолжается, а вы — пассивный созерцатель!…
— А что же я? Что я должен? Что могу? — полковник, утратив прежнюю сдержанность, буквально засыпал майора своими наивными вопросами. — Я же вам заявил, что война для меня окончена…
— Для вас? — прервал его Борцов. — А для других? Для целых народов? Потрудитесь напрячь свой ум, свою волю. Ведь вы же интеллектуал, вы не простой солдат, а — разведчик!
— Допустим… Разведчику тоже надо иметь какое-то поле для своей деятельности. Не возвращаться же мне на линию фронта. Это исключено.
Воцарилось тягостное молчание. Собеседники лишь изредка обменивались мимолетными взглядами, не выражая готовности прервать затянувшуюся паузу. Первым заговорил Борцов, начав с вопроса:
