Второе пророчество | страница 95




Судя по ничуть не улучшившемуся самочувствию, спала я недолго. Меня разбудил тихий скребущий звук, почти шорох… С натужным усилием выплывая из гнетущего, похожего на обморок сонного марева, я продолжала удивляться коварным проискам злодейки-судьбы, сумевшей столь изящно и незаметно вовлечь меня в свои малопонятные игры. Чего хочет от меня эта сумасбродная устроительница наш их жизненных дорог? Какую особую долю припасла она для меня и через какие еще испытания мне придется пройти, прежде чем осознаю — я пришла в наш мир не просто так, а ради чего-то важного и серьезного? Тут я мысленно улыбнулась, снисходительно иронизируя по поводу своего ущербного самомнения и попутно коря себя за так ничем и не излеченную романтичность, всегда сопровождающую мечту о спасении мира.

«Да полно тебе бредить, фантазерка, — саркастично насмехался здравый рассудок, как обычно бессменно шефствовавший над неспокойной душой. — Куда тебе сейчас на заботу о мире замахиваться, саму бы кто спас…» И правда, в данной ситуации спорить с ним стало чрезвычайно трудно и бессмысленно, ибо разум желал мне добра. Но все равно — судьба представлялась мне в роли этакой искусной мастерицы, неустанно выплетающей сложное кружево нашей жизни, а все мы были лишь составными элементами задуманного ею узора. У меня в рабочем ежедневнике хранилась страничка из газеты со стихотворением какого-то неизвестного автора, строчки которого в точности соответствовали моему восприятию действительности. Я помнила это стихотворение наизусть.


Взяв в пальцы тонкую иголку,
Не ведая, что в том — волшба,
Сплетала кружево из шелка
Злодейка старая — Судьба.
Тая слезу в усталом взоре
И славы не ища в молве,
Сокрыла горести в узоре,
А все несчастия — в канве.
Любовь цветами обозначив,
Взялась основу проложить,
С коварным умыслом назначив,
Как нам придется дальше жить.
Вон в том ряду — следы невзгоды,
В том ромбике — семейный быт,
Стучат-плетут коклюшки годы,
Здесь все, никто тут не забыт.
Судьба с усердным вдохновеньем
Закрутит нашу жизнь в витки,
Ведь мы меж смертью и рожденьем
Тех кружев — просто узелки…

Внезапно до моего слуха повторно донесся непонятный шорох, ставший причиной столь резкого пробуждения. Послушно пойдя на поводу у своей интуиции, властно приказывающей мне действовать как можно осмотрительнее, я чуть приподняла голову, напряженно вглядываясь в полумрак пещеры. На первый взгляд вокруг ничего не изменилось. От колонн струится все тот же приглушенный свет, рядом умиротворенно посапывает умотавшаяся до беспамятства Галка, а с другого бока прикорнул свернувшийся калачиком диггер, чьи длинные ноги неуклюже свисают с гранитной плиты. У меня в голове не укладывалось, как он исхитрился заснуть в столь неудобной позе? Ну точь-в-точь Буратино на верстаке у папы Карло! Нос нашего конвоира, и без того длинный и тонкий, заострился еще сильнее, а усыпанные желтыми веснушками щеки запали, подчеркивая крутую линию скул. М-да, следует признать: нелегко все же даются Игорьку денежки, обещанные за мои подземные мытарства. На мгновение мне даже стало его жалко, ибо сердце кольнуло нехорошее предчувствие — парень здорово смахивает на мертвеца, а подобное неуместное сходство не сулит еще живому человеку ничего хорошего. Вроде бы это связано с какой-то мрачной приметой. Хотя если верить во все суеверия, то так и чокнуться недолго… Не сбываются они никогда, ну или почти не сбываются! А уж если и сбываются, то в жутко извращенной форме… Вот лично я сама уже черт знает сколько раз подряд ловила букеты невесты на Галкиных свадьбах, а все равно замуж вышла поздно, кратковременно и крайне неудачно. Поэтому сейчас искренне верю: если я когда-нибудь рожу сына, то не быть ему известным голкипером, хоть и ловлю я свадебные букеты виртуозно, словно стриж мух в полете… И уж если говорить откровенно, то самая страшная и неисправимая примета — это ехать в лес в багажнике чужой машины, по частям, в разных сумках… И тут шорох повторился снова, обретая куда большую уверенность и отчетливость. Все мои блондинистые размышления тут же выветрились у меня из головы, ибо я поняла — шум издают не Галка с Игорем, а кто-то посторонний…