Лицо для Сумасшедшей принцессы - Татьяна Ивановна Устименко

Утром неожиданно выпал снег. Первый в этом году. Легкий, узорчатый и крупный. Замысловато иззубренные снежинки медленно кружились в воздухе и скапливались на обломках кареты, еще недавно почти неправдоподобно вызывающе роскошной – серебристой, лаковой, с обильной отделкой изящными фарфоровыми медальонами. Таяли в лужицах дымящейся крови, густо пятнавшей истоптанную землю. Ярко-белое на красном и черном – классическая комбинация самых распространенных цветовых оттенков. Я невольно залюбовалась резким сочетанием противоположностей, а поэтому не сразу заметила его, сидевшего на ободе грязного колеса.

Весь в светлом, да вдобавок белокурые локоны и мертвенно-бледная кожа. Его и специально-то углядеть трудно! Кисти рук, едва выступающие из пены кружевных манжет, опущены безвольно. Столь же бессильные локти опираются на колени. Вся поза отражает крайнюю степень усталости и отстраненности. По длинному указательному пальцу с ухоженным черным ногтем неторопливо скатывается алая капля крови и падает на свежий снег. Блямс… Красное на белом. Странной формы меч, рукоять которого заляпана потеками густо-бордовой, уже начавшей свертываться крови, отлетел в сторону и криво ткнулся в комковатый суглинок. Но красавец воин не обращает на верный клинок ни малейшего внимания. Голова его медленно качается из стороны в сторону, будто передо мной находится не юноша в расцвете сил и молодости, а дряхлый, немощный старик. Упругие завитки прекрасных локонов скребут по жесткому парчовому камзолу, извлекая из ткани жуткие, заунывные звуки. Шорк-шорк… Чуть розоватые тонкие губы сложены в издевательскую усмешку, а изредка с них срывается недоуменный полустон-полувсхлип. О-о-ох… В гнетущей тишине слышится лишь ритмичное чередование этих ужасных звуков: блямс, шорк, о-о-ох… И мне страшно, холодно и страшно!

Площадку вокруг искореженного корпуса кареты усеивают мертвые тела. Одни из них явно принадлежат слугам и охране. Широкие плечи, грубые плебейские черты, неловкие позы. Уже не люди, а всего лишь сломанные куклы с неправдоподобно искривленными конечностями, покрытые ужасающими ранами. Другие тела больше напоминают сгустки плотного тумана, тающие с немыслимой быстротой и, словно в губку, впитывающиеся в не замерзшую еще землю. Кто же они?

Я спрыгиваю с Беса, бросаюсь на колени перед обескровленным юношей и, трепетно обхватив теплыми ладонями, приподнимаю его узкое остывающее лицо. О, эти незабываемые глаза! Золотистые, огромные, с язычками обжигающего потустороннего пламени, пляшущего в глубине бездонных, по-кошачьи вытянутых зрачков. Обрамленные длинными ресницами, кажущимися еще чернее на фоне неестественной белизны впалых щек. Ровные дуги бровей, холеная полоска темных усиков. Это он, мое невозможное наваждение, мой сказочный принц с портрета в Лабиринте судьбы. Юноша доверчиво прижимается ко мне всем телом, погружая лицо в вышитые батистовые рюши на моей груди. Едва различимое дыхание проникает в разрез рубашки, вызывая мурашки на коже и упоительно-жгучее подрагивание где-то глубоко. В душе, наверно. Потом он отстраняется от сладостного изголовья и заглядывает мне в лицо: