Неужели ей удалось как бы прокрасться мимо всех этих лет?
Потом Нокканен заметил, что его прежняя Кайя — в форме лотты, и он остыл. Лотта — это военнослужащая, а все военное так приелось. Кажется, он еще раньше слышал, что Кайя Холм стала лоттой. Он вспомнил одну современную пословицу: вкушать любовь лотты — это все равно что жить на пособие общины.
Но Кайя Холм щебетала, что, мол, конечно, ты, Матти, останешься погостить у меня…
— Не могу. Уставы и законы строгие…
— Но ведь сегодня рождество. У всех людей должно быть хоть немного доброй воли. Завтра днем отправляется автоколонна, и ты сможешь поехать…
Она все тараторила и тараторила, успела расспросить обо всем и посоветовала Нокканену пойти и сделать отметку в командировочном удостоверении. Это даст ему право уехать завтра с дневной автоколонной. Она обещала покараулить здесь его вещи.
Когда он вернулся, Кайя заявила, что лучше оставить вещи в казино. До ее квартиры их не стоит тащить. Матти подчинился ее воле. Уж, видимо, самой судьбе было так угодно, чтобы он встретил рождество здесь.
Они шли под ручку и оживленно беседовали. Они были еще молоды. Знойные годы войны, вызывающие быстрое созревание, старящие, превратились в довольно нереальные понятия. Казалось, будто они только вчера гуляли так же под ручку по берегу моря в сгущающейся темноте августовского вечера…
Девушка прижалась к нему.
— Я часто вспоминала тебя, — сказала она.
— И я тебя, — сказал юноша.
И это была правда. Он много раз вспоминал Кайю — эти ее ямочки на щеках — и в одинокие вечера в бараке с протекающей крышей, и на фронте, и прижимаясь в страхе к земле, и в отпуске, и даже среди разгулявшейся компании, когда парни воображали, что имеют возможность урвать капельку веселья у своей молодости, которая утекала, как песок сквозь пальцы.
Кайя жила на частной квартире, и у нее была своя комнатка. Хозяйке дома, с которой, судя по всему, она была в хороших отношениях, она представила своего гостя как старого знакомого, настоящего довоенного знакомого. Она произнесла это, как будто речь шла о настоящем кофе или другом несравненном товаре в старой Европе. Она умела острить.
Им было очень уютно. Горела пара свечей. Это живо напомнило солдату те времена, когда рождество было большим праздником. В его памяти встало детство. До него, казалось, было рукой подать, словно этих засушивающих лет войны, которые прошли над их молодостью, как суховей над нивой, — словно этих лет, сквозь которые они провлачили свое существование, не было и в помине… Чудесные ямочки на щеках Кайи отвергали реальность этих лет.
